Бог злости (ЛП)

Тем не менее, я держу подбородок вверх.

— Быть ли Аве социальной бабочкой или нет — это ее дело. Она не переступала ни твоих, ни чьих-либо границ, делая это, так что у тебя нет права осуждать ее. И Сесили не безвкусная. Она самая чистая, самая бескорыстная душа, которая когда-либо существовала.

— Синоним слова «безвкусная», — выстреливает он в ответ, и я готова выцарапать ему глаза.

И ничего, если в это время меня убьют.

Мне может быть все равно, если в мою сторону бросают оскорбления, но за своих друзей я готова зарезать суку.

В тот момент, когда я открываю рот, чтобы выплеснуть словесную рвоту, Николай продвигается ближе ко мне, чтобы оказаться на одной ступеньке со мной.

Все слова, которые я хотела сказать, замирают в моем горле, когда я смотрю на него сверху. Он такой высокий, что моя шея почти отвисает назад из-за угла. Его голая грудь почти касается моей, и я вижу поры на его коже.

— Я говорю, есть некоторые сходства. Думаешь, я смогу нарисовать котенка, используя другого котенка? — Он протягивает открытую ладонь к моему лицу, словно намереваясь накрыть его и ударить меня о ближайший предмет.

Прежде чем я успеваю попытаться увернуться, что-то ударяет Николая по лбу. Его череп поворачивается назад, и он летит на землю.

Он падает на спину с громким, призрачным стуком, и орудие преступления, американский футбольный мяч, катится рядом с ним.

— И он забил гол, — говорит Джереми с нескрываемым весельем.

Внезапный холодок пробегает по моему позвоночнику, но я не успеваю оглянуться.

У меня нет возможности пошевелиться.

Рядом со мной появляется нечто большее, чем жизнь. Я ненавижу тепло, которое сопровождает древесно-амбровый аромат. Это дымовая завеса, под которой скрывается человек, хотя я на собственном опыте убедилась, что это не так.

Я мельком взглянула на его голую грудь, татуировки и неестественно выпуклые мышцы. Как будто он что-то подавляет.

Или, может быть, он не пытается скрыть свою истинную сущность.

Но, по крайней мере, он надел штаны.

Я не осмеливаюсь посмотреть на него, и вместо этого сосредоточиваюсь на Николае, который вскакивает, как будто его не вырубили.

— На самом деле, мать твою, наследник Сатаны? Что это за привычка кидать в меня предметами? Тебе, блядь, жить надоело? — Киллиан хватает меня за горло, и я вскрикиваю, когда он прижимает меня спиной к перилам и захватывает мои губы своими.

Затем он использует мое состояние недоумения, чтобы просунуть свой язык внутрь. Он доминирует надо мной, делает меня полной и абсолютной податливой в его руках.

Я беспомощна, но все еще пытаюсь бороться. Я кладу руки ему на грудь, чтобы оттолкнуть его, но это только заставляет его грубость достичь нового, волнующего уровня.

Его пальцы сплелись на моей шее, и он целует меня с лихорадочным контролем.

Он целует так, будто трахает меня, будто снова хочет мной полакомиться, и у меня нет иного выбора, кроме как принять это.

Но я не его игрушка.

Я прикусываю его губу, а он прикусывает мой язык, еще сильнее, пока во рту не появляется металлический привкус.

Его кровь или моя, я понятия не имею.

Я уверена лишь в том, что война языков, губ и зубов с каждой секундой становится только сильнее, пока я не буду уверена, что моя голова взорвется.

Другая его рука обхватывает мое бедро, и он прижимает меня к себе.

Мои изгибы сминаются от его безжалостной суровости, и, оглядываясь назад, я понимаю, что никакие крепости, которые я могла бы построить, не смогли бы противостоять войне, которую ведет Киллиан Карсон.

Он всегда был создан для того, чтобы разбить меня на куски и заставить наслаждаться каждой минутой.

Может быть, бороться бесполезно.

Может быть, мне следовало покончить с потерями в самом начале. Ведь очевидно, что мое сопротивление — это то, что заинтересовало его во мне в первую очередь.

Как животное с острыми инстинктами, Киллиан, должно быть, чувствует, как я сопротивляюсь, потому что он погружается глубже, его язык опустошает мой, пока я не хнычу от яростной силы.

Его поцелуй — это проклятие в чистом виде, и хотя я думала, что он — не тот, кто мне нужно, возможно, этот монстр — именно тот, кто мне нужно.

Как только он чувствует, что довел свою мысль до конца, Киллиан отступает назад, его губы оставляют мои опухшие, распухшие и определенно с порезами, которые жгут.

Затем он медленно разжимает пальцы на моем горле и притягивает меня к себе, крепко схватив за бедро, чтобы мы оказались лицом к лицу с остальными.

Мое лицо становится похожим на сауну, когда я понимаю, что предыдущее шоу произошло перед его друзьями.

Черт.

Неужели уже слишком поздно раствориться в ничто?

Брови Гарета морщатся. Джереми улыбается, а у Николая открыт рот.

— Она моя и, следовательно, под запретом, — объявляет Киллиан спокойным, угрожающим голосом, глядя между братом и кузеном. — Вне, блядь, ограничений.

А потом он перекидывает меня через плечо, как чертов пещерный человек, и несет обратно наверх.

Я толкаю его в спину, когда кровь приливает к моей голове.

— Что ты делаешь? Спусти меня!