Бог жесток

— Хотите сказать, что терять мне уже нечего? — повернулся он ко мне. — А впрочем, это действительно так. Прокурор меняет штаны и озабочен лишь тем, чтобы скандал не выплеснулся в массы. Поговаривают, редактора и владельцы местных телекомпаний получили щедрую мзду за молчание, а наиболее строптивые тележурналисты временно отстранены от эфира.

— Я правильно понял, смерть Пастушкова каким-то образом связана с нашим расследованием? — решился я.

— Не знаю, — обессиленно выговорил Голубев. — Вот только пистолет… Баллистическая экспертиза уже подтвердила, это тот самый ТТ. Думаю, вы меня поняли…

— Получается… — Я почувствовал, что в глотке у меня пересохло, еще немного, и я не смогу дышать.

— Да, из него уже застрелили Солонкова и Пырина, — подтвердил Валерий Игоревич. — Надеюсь, вы не проговоритесь, что узнали это от меня. Информация крайне секретная.

— Можете не беспокоиться. Но трудно поверить, что его жена совершила и те убийства…

— К счастью, меня это уже не касается.

— И все-таки… Что она говорила на допросе?

— Абсолютно ничего. Она не помнит, откуда у нее появился пистолет. В это можно поверить. Регулярно находясь в таком состоянии… Единственное, очень смутное воспоминание у Пастушковой, что она каким-то образом освободилась от веревок, которыми ее от греха подальше связывал муж, и выбралась из дома, ударив при этом по голове свою горничную.

— А что рассказывала сама девушка? — спросил я. — Немного с ней знаком, очень милая ясноглазая особа, просящаяся на обложку «Плейбоя».

— У вас все шуточки, — с укоризной выдал следователь. — А у милиции лишняя головная боль. Девушку пока не нашли. Видимо, она пришла в сознание и улизнула, прихватив все драгоценности своей госпожи. Сейчас появилась информация, что эта, по-вашему, «очень милая ясноглазая особа» уже давно и очень успешно промышляла подобным бизнесом. Втиралась в доверие к богатым, и когда возникала такая возможность…

Я мысленно усмехнулся. У таинственной Милы Гориной появлялись достойные последователи.

— А мне девушка из особняка Пастушковых представилась дипломированной медсестрой, — сказал я.

Голубев согласился:

— Она действительно провела года полтора в медицинском училище, но научилась лишь колоть наркоманов и экспериментировать с клофелином. Один ее богатый поклонник лишился не только бумажника, но едва не распрощался с жизнью.

— Милая у господ была прислуга, — кивнул я. — И все же мне теперь не верится, что пистолет изначально принадлежал Пастушкову и что Пастушков имел какое-то отношение к смерти Солонкова и Пырина, а также к похищению мальчика. Иначе, будь он замешан в преступлениях, ни за что не стал бы хранить в доме оружие, из которого было совершено два убийства. А соответственно оно не попало бы в руки его жены. Кто-то хотел подставить их. И этот кто-то вновь остается безнаказанным.

Валерий Игоревич никак не отреагировал. Сожалею, но дело уже не в моей компетенции, говорил весь его вид. И вам тоже придется оставить его. В самое ближайшее время с вас возьмут подписку о неразглашении сведений, которыми вы располагаете на данный момент.

— Значит, никто больше не будет заниматься гибелью Лены Стрелковой и похищением ее сына? — произнес я внезапно зло.

И услышал вовсе не то, что хотел бы.

— Я сделал для вас все, что мог. Вы свободны. В противном случае здесь можно гнить несколько месяцев.

— Спасибо и на этом.

Голубев развернулся на сто восемьдесят градусов и, скрипнув каблуками, покинул кабинет. И когда дверь за ним захлопнулась, я понял, что пойду до конца. И деньги, которые мне заплатила Валька Гуляева, здесь ничего не значили. И не понятиями чести, чувства долга и человечности я оперировал. И даже не упрямство длинноносого деревянного мальчишки заставляло меня действовать. Был страх. Меня заказали, значит, я подобрался вплотную к разгадке, и, что бы отныне ни предпринимал, единственный способ сохранить жизнь — опередить киллера.

Выходя, я столкнулся с серым старшиной. Что мне было терять теперь? Я пытливо посмотрел в его глаза. Это были на редкость пустые глаза парня, оторванного от сохи. На его плоском тупом лице не промелькнуло ни мыслей, ни страха. Он пожал плечами, достал из кармана и отдал мне мои часы. Я гадко усмехнулся, но лицо его, непроницаемое, как кирпич, ничуть не изменило своего выражения.

Часть четвертая. ГРЕХИ МОЛОДОСТИ

Глава 1. ПЕШКИ В ЧУЖОЙ ИГРЕ

Низкое свинцовое небо над головой напоминает о несчастьях, страданиях, смерти, а обжигающе колкий дождик, не прекращающийся уже несколько дней, воспринимается как плач сотен скорбящих. Неужели я один из них?