Бог здесь был, но долго не задержался

А тот столь же громогласно приступил к довольно неубедительному восхвалению преимуществ, которые дает человеку безбрачие. «Ну а ты, толстушка, в пятом ряду, с такой пышной грудью, в узком лифчике… миссис… как тебя там зовут?.. Что уставилась в свой молитвенник, будто собираешься в монастырь?» Хьюго слышал, как мешаются благочестивые советы и святые мысли с приятной, невинной шалостью: «Я-то догадываюсь, чем ты занимаешься, когда твоего мужа нет в городе. Может, запишешь номер телефона моих личных покоев в эту маленькую черную книжонку. ха-ха?! Я не против!»

На своей церковной скамье Хьюго оцепенел: нет, это уж слишком! Священник между тем заговорил о добродетели и целомудрии, — счел, наверно, за нужное завершить свою проповедь на высокой ноте. Закинув голову назад, устремив очи к небесам, ухитрялся все же через полуприкрытые веки разглядывать прихожанок. Судя по всему, эта последняя тема особенно его занимала, — голос зазвучал необычайно торжественно, когда он красочно стал описывать эту самую главную добродетель в глазах Всевышнего и его ангелов. «А ты, маленькая мисс Бривз, в белых перчаточках и в таких же носочках, — слышал Хьюго мысли священника, — ты, вызревающая, как вкусная, спелая ягодка, с дрожью приближаясь к опасной, похотливой границе, отделяющей тебя от взрослой женщины! Никто кроме меня не знает, чем ты занимаешься за автостоянками, возвращаясь из школы. Дом твоего приходского священника всего в двух кварталах от твоей школы, крошка, — как раз по дороге домой. Одного робкого стука вполне достаточно. В моем доме всегда найдется чаек с пирожными для таких маленьких, красивых девочек, как ты, ха-ха!»

Не боялся бы Хьюго привлечь к себе всеобщее внимание, давно встал бы и выбежал из церкви. Но вместо этого он с размаху шлепнул себя по левому уху: постоянный звон не дает ему больше ничего слышать. Громкий шлепок привлек внимание — несколько человек повернули к нему головы с явным неодобрением, но это его совсем не трогает. Когда надоедливый звон наконец прекратился, проповедь уже закончилась и священник назвал номер церковного гимна, который надлежит спеть прихожанам, под названием «Скала веков». Хьюго, не зная как следует слов песнопения, просто что-то мычал — пусть на него не пялят больше глаза.

Орган звучал все мощнее; сопрано, тенора, альты, басы подхватили дивную мелодию, вкладывая в исполнение в нее всю свою веру и все свое музыкальное искусство:

«Скала веков, разверзнись для меня,
Позволь мне укрыться в тебе!
Пусть вода и кровь, истекающие из Тебя,
Этот животворящий целительный поток,
Станут двойным моим исцелением от греха…».

Приливы могучих аккордов захватили Хьюго, музыкального слуха у него никогда не было, он только проигрывал дома на патефоне старые, 78 оборотов в минуту, пластинки Уэйна Кинга. Их собрала еще его мать, будучи девочкой, и подарила весь комплект ему на свадьбу. Но сейчас широкий музыкальный диапазон органа, чистые нежные как у флейты, женские и девичьи голоса, обращающиеся к Богу, поддержка густых, как у виолончели, мужских голосов — все это мелодическое разноголосие порождало в нем особое чувство неземной легкости, будто он сам плывет по весеннему воздуху, блуждая и теряясь в бесконечных, благоуханных небесных садах. Непорочные девы ласково касались его лба нежными, словно лепестки роз, пальцами; в горных потоках мелодично журчала вода, сказочные богатыри заключали его в крепкие объятия, клянясь в вечном братстве. Затянули «Очисти мя, Спаситель, очисти, или я умру!»; Хьюго сполз со скамьи и забился в непреодолимом приступе экстаза. Ему повезло, — в последнем ряду, у самого прохода, этого почти никто сразу не заметил.

Песнопение продолжалось; прихожане, поворачиваясь, чтобы увидеть, что же с ним случилось, стали фальшивить на строчке «Когда я сделаю сей мимолетный вздох…» и вдруг дружно оборвали гимн на фразе «Когда я вознесусь к неведомым мирам…». Все теперь повскакивали со своих мест и глядели на Хьюго: лежа на каменном полу посередине прохода, он корчился и вздрагивал всем телом.

По сигналу священника последние, утратившие слаженность аккорды органа замерли. Хьюго еще полежал немного, понимая, что триста пар глаз с любопытством устремлены на него; потом стремительно вскочил и выбежал из церкви.

Долго звонил в дверь, но никто ему не открывал. Лишь после того, как он заорал:

— Я знаю, что вы там! Открывайте, или я сейчас вышибу дверь! — и начал толкать ее плечом, она отворилась.

— Что происходит? — строго спросила мисс Каттави, загораживая ему проход. Пришлось беспардонно ее оттолкнуть, — все мускулы налились. Впервые он столь грубо обошелся с женщиной.

— Доктор в Румынии! — Мисс Каттави пыталась все же его задержать.

— Сейчас я покажу ему Румынию! — закричал Хьюго, распахивая ударом ноги другую дверь.

Мисс Каттави бежала за ним, словно дежурная в классе.