Бог войны и любви

— Она-то дочь своей матери, а ты… ты словно бы и не сын своего отца! — запальчиво возразила мадам Жизель. — Ты разрушил все мои планы своим выдуманным благородством! Счастье, что твой отец так и не узнал, какой тряпкой оказался отпрыск столь славного рода!

Фабьен побагровел и так решительно шагнул к матери, что Ангелине показалось, будто он сейчас ударит ее. Однако графиня даже не отшатнулась, а только рассмеялась, подбоченясь:

— Неужели? В кои-то веки ты решишь со мной поспорить? Желаешь поступить как мужчина и наследник своего достойного отца?

— А также вашего достойнейшего брата! — словно безумный выкрикнул Фабьен. — Вы упрекаете меня в слабости нрава и в нерешительности — но и сами знаете, что дети, родившиеся от кровосмесительной связи, не отличаются силою духа!

— Придержи язык! — закричала мадам Жизель. — Будь ты проклят, если скажешь еще хоть слово!

Ангелина невольно заслонилась ладонями. В жизни она не слышала такого исступленного крика, таких страшных, непонятных слов… вдобавок она мало что поняла, не знала ничего о кровосмесительных связях. И вообще лицо мадам Жизель испугало ее более всего. Белила, румяна, сурьма, прежде казавшиеся наложенными столь естественно, теперь делали ее лицо похожим на грубо размалеванную куклу. И когда мадам Жизель уставилась на нее безумными, невидящими глазами — непроглядно-черными, огромными! — нервно перебирая своими длинными сухими пальцами край кружевной шали, Ангелину затрясло, ибо она вообразила, что графиня сейчас набросится на нее, изорвет в клочья этими скрюченными пальцами с острыми когтями. Но мадам Жизель не двинулась с места; и хотя все еще не сводила с нее глаз, в них медленно угасал пламень безумия, а взгляд приобретал более осмысленное выражение. Наконец она шумно перевела дух и, на миг прикрыв лицо ладонями, взглянула с ласковой улыбкой на взъерошенного, ожесточенного Фабьена.

— Прости меня, сын, — произнесла она голосом, столь мягким и музыкальным, что любой сторонний зритель зарыдал бы от умиления перед этой картиною нежной материнской любви. Но сторонних зрителей здесь не было, а Фабьен и Ангелина смотрели на графиню с прежним настроением: он — с обидой и гневом, она — с нескрываемым ужасом. А мадам Жизель продолжала столь же проникновенно: — Ты для меня дороже всего на свете, и я не могла не страдать, зная, на какой пьедестал ты возносишь сие дерзкое, недостойное создание!

Фабьен открыл было рот, готовый к новым возражениям, но мадам Жизель успела прежде:

— Вспомни, как погиб твой отец, — произнесла она негромко, но с такой силой неизбывного горя, что Фабьен отшатнулся, как от удара, сник, отошел и упал на диванчик, забившись в угол, отвернувшись, зажав уши, словно не желая ни видеть, ни слышать, ни знать, что произойдет с Ангелиною далее. Мадам Жизель еще какое-то мгновение пристально смотрела на сына, словно утверждая этим взглядом свою нерушимую власть над ним, а потом повернулась опять к Ангелине — и вновь ужас поверг было ее в дрожь; однако на губах графини порхала привычная ласковая улыбка, а глаза были ясны и приветливы. Переворошив горку разноцветных шелковых подушечек, на восточный манер разбросанных по широкой тахте, графиня нашла среди них маленькую книжку в сафьяновом переплете какого-то вызывающе-красного цвета. Ангелина успела поймать взором имя автора: «Фанни Хилл»; и еще по-английски: «Мемуары женщины…», а дальше она не разглядела.

— «Мемуары женщины для утех», — пояснила мадам Жизель. — Не приходилось читать? Нет?! Печально! С таких книг я бы рекомендовала начинать эротическое образование юных девиц, чтобы они сразу знали: от мужчины следует ожидать не только быстрых телодвижений, но и наслаждения! Впрочем, сейчас не о том речь. Послушай-ка. Где это… а, вот!

И, перевернув несколько страниц, графиня своим красивым, звучным голосом прочла следующее:

— «Очень тихо пробрались мы в черный ход и спустились в чулан, где хранились старая мебель и ящики с вином. В чулане было темно, свет пробивался лишь через щель в перегородке между ним и верандой, где должно было развернуться действо. Сидя на низких ящиках, мы могли свободно и отчетливо видеть все действующие лица, сами оставаясь невидными. Нам стоило лишь припасть глазами к щели в перегородке — и…

…Первым я увидела молодого джентльмена. Звук открывшейся двери заставил его обернуться, и он тут же бросился навстречу девушке, не скрывая своей радости и удовольствия. Они обменялись поцелуями, после чего он расстегнулся и разделся до сорочки».

Ангелина поежилась. Все-таки мадам Жизель, несомненно, не в себе, если от такого припадка злобы так быстро перешла к чтению вслух столь неприличной книжки. Ладно, пусть читает (тем паче что ничего подобного Ангелина отродясь не слыхивала и не читывала, любопытно все-таки!), а уж потом, когда графиня и ее сын поутихнут, Ангелина найдет способ выбраться из этого гостеприимного дома и рассказать деду про странный разговор о летательной машине Леппиха!