По ее телу пробегает дрожь, она выдыхает и вскидывает руку, переплетая наши пальцы.
— Спасибо.
Я смотрю на контраст ее светлой кожи с моей и сверкающих розовых ногтей, которые она часто прикладывает везде, где может дотронуться до меня. Я могу оставить следы по всему ее горлу, сиськам и заднице, но моя жена никогда не оставляет своих. Даже если я связываю ее, она как-то находит способ бесследно вцепиться в меня когтями.
Мой телефон вибрирует, и я игнорирую его, вероятно, потому что это означает отпустить ее.
Однако, когда он снова вибрирует, я достаю его свободной рукой.
Папа:
Несмотря на абсолютное неудобство при наборе сообщения одной рукой, я все равно делаю это.
Илай:
Папа:
Илай:
Папа:
Я смотрю на экран, потом на Аву, которая выжидающе смотрит на меня. Давление со стороны кого?
С каких это пор она может давить на моего отца?
Илай:
Папа:
Илай:
Папа:
Илай:
Папа:
Я поднимаю голову и вижу, что жена все еще наблюдает за мной, ее пальцы крепко сжимают мою руку, словно предугадывая мой следующий шаг.
— Что ты сказала моему отцу? — я выдергиваю руку.
Она не отпускает меня так просто, и один из ее ногтей вонзается в мою кожу.
Ава не скрывает разочарованного взгляда.
— Правду.
— Почему у тебя сложилось впечатление, что ты можешь рассказать ему все?
— То, что тебя обвиняют и выгоняют из проекта, а он не знает правды.
— Если бы я хотел ему сказать, я бы сказал.
— Но ты не захотел, поэтому я сделала это за тебя.
— Ты сделал это
— Эй. Он твой отец, а не надзиратель, и он определенно воспринимает тебя всерьез.
Машина останавливается перед домом, и я скрежещу зубами.
— Не будь такой назойливой, Ава. Ясно?
— Мне жаль, что я пыталась помочь, — ее подбородок дрожит, когда она распахивает дверь и выходит, прежде чем засунуть голову обратно. — И для протокола,
Она бросается к выходу, когда Хендерсон открывает мою дверь, и я клянусь, что этот ублюдок глазеет на меня.
— Что? — рявкаю я. — Она совала свой нос в мои дела.
— Вы женаты. Это ваше общее дело.
— Я не могу в это поверить. Ты теперь на ее стороне?
Он просто отводит взгляд, как будто это я неразумен.
— Для протокола, — говорит Хендерсон, когда я выхожу из машины. — Ее напрягал тот факт, что из-за нее вас дважды выгнали из проекта, и она придумывала способы помочь. Вы полагаете, ей было легко пойти к вашему отцу и назвать себя причиной? Вы верите, что такая гордая особа, как она, хочет, чтобы родители считали ее слабостью?
Моя челюсть сжимается.
— Ты сегодня слишком много говоришь. Это твой двухнедельный лимит?
— Нет, это мое уведомление о гуманности, — говорит он с пустым лицом, прежде чем повернуться и уйти.
Мои шаги длинные и скованные, когда я прохожу через дом. Как только я захожу в свою комнату, я вижу там Аву, ее сумку на полу и руку на бедре.
Она впервые зашла в мою комнату. Обычно я хожу в ее.
— Что теперь? — спрашиваю я нетерпеливым голосом, снимая пиджак и аккуратно кладя его на стул.
— Я хочу переехать.
— Куда переехать? Мы живем в одном доме.
— Я хочу переехать в твою комнату.
Я ослабляю галстук.
— Это ты хотела отдельные комнаты.
— Ну, я передумала.
— А я нет.
— Почему?
— Потому что я верю в приватность, — и в то, что это не должно провоцировать ее приступы.
— О, понимаю, — она делает шаг ко мне, заставляя меня посмотреть на нее. — В таком случае, я верю в пространство.