Бог войны

– Просто поверь мне на слово. Будьте готовы с того момента, как выйдете из дворцовых ворот. Все будет сделано по возможности быстро и бескровно, – пообещал Ганнон, радуясь, что Элира не слышит, как у него колотится сердце. – Передай Аврелии мои глубочайшие соболезнования. Скажи… – Он замолк. Что он мог сказать ей, когда у нее такое горе? – Скажи, что мне очень жаль.

– Хорошо, господин. Скоро ты сам сможешь с нею поговорить. – Она посмотрела на него с неуверенной улыбкой. – Мне теперь лучше поспешить. Нельзя надолго задерживаться, а то стража может что-то заподозрить.

– Будьте сильными.

Смотреть, как Элира уходит обратно в заточение, оказалось тяжелее, чем ожидал Ганнон. Он утешал себя тем, что через несколько дней она и Аврелия убегут. Хотя не имел представления, как они скроются, когда Гиппократ и его солдаты начнут розыски.

– Готовы? – Голос Клита приглушала повязка, закрывавшая нижнюю часть лица.

Он стоял с Ганноном и ватагой пацанов в переулке близ главных городских ворот. Они предположили, что Аврелия и Элира с телом Публия пройдут здесь. Большинство надгробий и самое обширное место захоронений находились по обе стороны от дороги, ведущей из города сюда.

– Конечно, готовы, – ответил вожак шайки, коротко подстриженный широколицый парнишка по прозвищу Медведь.

Его помощники, девять мальчишек от его возраста, то есть одиннадцати-двенадцати лет, до, как прикинул Ганнон, лет шести-семи, что-то забормотали или закивали в решительном согласии. На первый взгляд они казались невзрачными – кроме Медведя, тот был коренастый, как многие взрослые; остальные – тощие, в лохмотьях, сквозь которые просвечивали кости. Но внешность их была обманчива. Клит показал их Ганнону в деле, напустив, как стаю волков, на торговца сыром, закрывавшего свой ларек. Им потребовалось времени не больше, чем на двадцать ударов сердца, чтобы повалить его, избить до полубеспамятства и забрать его кошелек и все остатки товара до последней крошки.

– Повтори мне, что вы должны сделать, – велел Клит.

Медведь бросил на него свирепый взгляд; кто-нибудь из солдат Клита, осмелься он на такое, получил бы взбучку.

– Когда они приблизятся на достаточное расстояние, мы бросаемся к возу сена, стоящему во дворе напротив, и выкатываем его на улицу.

– Процессия должна находиться в тридцати шагах от переулка, – предупредил Ганнон.

– Знаю, знаю. Мы бросаемся к солдатам. Они будут охранять двух женщин. Отвлекаем, сбиваем с ног и все такое – но чтобы они остались живы.

Должно быть, существование этих детей жестоко, подумал Ганнон. По меньшей мере, половина из них носит с собой ножи, и ни одного не пугает мысль об убийстве.

– Главное – чтобы женщины убежали, – сказал Клит. – Вам нужно только задержать солдат как можно дольше – и не попасться самим. Если получится, вы свободны.

– Не стоит и напоминать, – ответил Медведь, крутя пальцами губу. – Это одно из наших правил. Мы все равно ни шиша не сможем поделать, если кого-то из наших схватят. Поэтому просто забываем о нем. Так, парни?

– Да.

– Верно.

– Лучше умереть, чем попасться.

– Хорошо, – сказал Клит, взглянув на Ганнона.

Они оба тоже страстно надеялись, что никто из мальчишек не попадется. Но, приходя на встречу с Медведем и его шайкой, надевали маски и неприметные хитоны на случай, если кого-то из ребят все-таки схватят. Под пыткой он может вспомнить какую-нибудь подробность, которая приведет к дверям Ганнона и Клита вооруженных солдат.

– А что такого особенного в этих женщинах? – спросил Медведь.

– Вам платят достаточно, чтобы вас это не интересовало. – Клит поднял увесистый кожаный кошелек.

Поскольку акцент Ганнона мог показаться странным, нанимал исполнителей и вел переговоры грек. Звон в кошельке привлек взгляды оборванцев, как раненая мышь – кошку.

– Как договорились: по золотому каждому, если все получится.

Медведь выпятил грудь.

– Половину хочу сейчас.

Остальные придвинулись поближе к нему, и Ганнон заметил, что некоторые положили руки на ножи. Маленькие ублюдки… Он напрягся, готовясь драться.

– Не валяйте со мною дурака, ребята. Даю вам три золотых сейчас – как жест доброй воли. Это больше, чем вы увидите за год своего воровства. Остальное, как я и сказал, получите, когда дело будет сделано. Если вас это не устраивает, то катитесь все в Гадес.

Медведь посмотрел на своих дружков.

– Если схватитесь за оружие, – угрожающе проговорил Клит, – мы выпустим половине из вас кишки, прежде чем успеете вдохнуть, а остальным – как только успеют.

Медведь, насупившись, посмотрел на Клита, потом на Ганнона. Оба ответили такими же горящими взглядами. Подумав, пацан рассмеялся.

– Я пошутил. Сделка хороша. Вы заплатите мне у храма Деметры в Ахрадине в начале третьей стражи.

– Ты разумнее, чем выглядишь, – проскрипел Клит. – А теперь, если хотите заработать золото, лучше поглядывайте за улицами вокруг, чтобы мы заблаговременно узнали, что они идут. Мы останемся здесь. Сообщайте нам.

С хмурым видом Медведь погнал свою шайку из переулка.

– Маленький засранец продаст душу, лишь бы получить барыш, – сказал Ганнон.