Бог войны

Путь им преградили два всадника, потрясая мечами-кописами. Лишь у одного был щит. Подняв свой скутум, Квинт обрушил его на незащищенную грудь сиракузца. Он не рассчитывал, что изогнутый клинок вражеского кописа пройдет над окованным верхним краем его щита. Юноша поднял левую руку вверх, частично приняв удар краем своего скутума, но острие кописа все же поразило его в верхушку шлема. Сила удара заставила воина упасть на колени. Через секунду возникла боль, мощная волна ее прокатилась по одной стороне черепа, наполнив мозг колючими иглами. Рефлекс, тренировка и горькое понимание того, что если не двигаться, то умрешь, удержали Квинта от падения.

Выпрямив ноги, он рванулся вперед в надежде, что всадник не успеет среагировать. С металлическим звоном его скутум ударил в панцирь противника, подтверждая, что тот не успел. Вес кописа пропал с его щита, и он уже смотрел вниз на всадника, упавшего навзничь. Неприкрытый страх наполнял глаза грека. «Тут ты или я», – жестоко подумал Квинт, вонзая меч в раскрытый рот врага. Внутрь. И повернул. Ощущение рассеченной плоти, разрывающихся мышц, хруст костей. Вынул. За вынутым клинком хлынули струи крови. Квинт почувствовал, как красный поток обдал его лодыжки и ступни. Он посмотрел по сторонам. Второй конник лежал на земле, страшные раны у него на шее и руках свидетельствовали о сноровке Урция. Конь с дротиком в ноге попятился к ним, фыркая от страха, но один из других гастатов ударил его плашмя мечом, и тот снова скакнул вперед.

Вскоре кровавые безумства на время утихли.

Квинт пощупал свой шлем, где его поразил копис, и ощутил большую зазубрину, но не дыру.

– Тебе здорово повезло, – сказал Урций. – Голова болит?

– Хуже, чем после ночной попойки, – уныло ответил товарищ.

– Можешь сражаться?

Ярость сменила в Квинте растерянность. Нужно исправить такой грубый промах, даже если не совсем готов. Нужно держаться вместе с товарищами.

– Да.

Урций слишком хорошо знал его, чтобы спорить, и кивнул в сторону сиракузской пехоты.

– Они испугались, видишь? До сих пор не сомкнули строй. Никто из наших еще не ударил на них с фронта. Давай покажем им. Колонной по четыре, в две шеренги. Вперед!

Его товарищи согласно заревели. Они построились, и Квинт был рад, что командование принял Урций. Они с приятелем стояли бок о бок, прикрывая друг друга. Оставшиеся четверо пристроились за ними, чтобы обеспечить инерцию наступления и быть готовыми, если понадобится, встать в первый ряд.

– Пошли! – скомандовал Урций. – Попарно!

Задев тела конников и мертвой лошади, они двинулись на сиракузцев. «Неужели все вражеские командиры убиты или ранены? – подумал Квинт. – Или у них просто плохая дисциплина?» Никто из пехоты не выстроился им навстречу. Вместо этого враги откатились, чтобы встретить атаку с обеих сторон дороги. Видя, что предоставляется возможность, Квинт издал торжествующий рев. Если все получится, то можно опрокинуть их одним наскоком.

Все складывалось слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Какая-то фигура в величественном аттическом шлеме обернулась и увидела их. Человек выплюнул грязное ругательство и проревел команду. Солдаты начали исполнять, чтобы встретить Квинта с другими гастатами. Через несколько биений сердца выстроилась стена щитов. Всего десять или около того, но это были массивные греческие щиты, прикрывавшие воинов от глаз до ступней и смыкавшиеся с соседними с обеих сторон.

– Ничего. Придется сражаться, – сказал Урций, оскалив зубы. – Если мы немедленно не разгромим этих грязных скотоложцев, то и никогда не сможем.

У Квинта страшно болела голова, и в горле чувствовался вкус желчи, но пути назад не было. Он не мог покинуть товарищей, не мог сбежать. Не мог предать своего отца, который отдал жизнь за Рим.

– Пошли.

– С нами, ребята? – крикнул Урций.

– Да! – последовал ответ.

Несмотря на весь свой страх, Квинт любил дух товарищества в такие моменты. Любил, когда товарищи стоят плечом к плечу рядом с ним и за спиной. Они будут стоять за него горой, потому что он ответит им тем же. И если ему суждено погибнуть, то здесь – лучшее из мест для этого.

От сиракузцев их отделяло пятнадцать шагов. С такого расстояния можно было разглядеть щиты, смертоносные наконечники копий. Когда восемь гастатов налетели на них, вражеский строй поколебался, но не сломался. Командир позади продолжал выкрикивать команды. Квинт ненавидел его. Это по его вине им пришлось иметь дело со стоящими, а не бегущими солдатами. Но он был вне их досягаемости. В бою же их ждет верная смерть. Греческие копья гораздо длиннее, чем римские гладиусы.

Тринадцать шагов. Десять.

С изумлением Квинт увидел, как, будто из ниоткуда, прилетел дротик и попал сиракузскому командиру в лицо. Грек поднял руки, чтобы схватить древко, но силы его ушли. Он еще стоял, но был уже мертв. Со страшным задыхающимся звуком мужчина упал и исчез из виду. Вой ужаса поднялся среди окружавших его солдат. Головы стоявших в переднем ряду повернулись назад посмотреть, что случилось. Они непроизвольно сделали шаг назад.

– Бей их, СКОРЕЕ! – прозвучал голос центуриона.