Бог войны

Диалог продолжался в том же духе. Похоже, Пера играл более важную роль, чем предполагал Квинт, и это страшно раздражало гастата. Репутация Перы еще возрастет. Юноша отвлекал себя разглядыванием гоплитов. Как и ожидалось, они выглядели крепкими ребятами. Вскоре его глаза переместились на башню Галеагра. Ее размеры и расположение вызывали ощущение силы и неприступности. Может быть, когда-нибудь это сооружение придется штурмовать, и возможность рассмотреть его сейчас была действительно редкой удачей. Квинт старался не думать о вражеской артиллерии. Лучше предположить, что при любом гипотетическом штурме он с товарищами достигнет стен живым. Однако у основания башни придется не лучше. Там они попадут под губительный дождь стрел из баллист, которые высунутся из отверстий в стене. Еще много людей погибнет. Напасть на ворота могло показаться предпочтительнее, чем лезть по лестницам на стены, но и тут было много путей, чтобы попасть к Гадесу. Даже если они будут под винеями, защитными навесами, покрытыми мокрыми кожаными панелями, когда попытаются разбить ворота, сиракузцы смогут убивать их сверху.

«Этот проклятый город никогда не взять», – злобно решил Квинт. Он со своими товарищами проведет остаток своей жалкой жизни в осаде и никогда не вернется в Италию. Единственный способ покинуть Сицилию – погибнуть у подножия укреплений.

Его глаза еще раз обежали башню. Она была отлично построена. Огромные известняковые блоки подогнаны один к другому с невероятной точностью. Между камнями не видно никаких признаков раствора. Квинт сомневался, что между ними удастся засунуть хотя бы кончик его гладиуса. От легионеров, стоящих к югу от города, доходили слухи, что эти камни были добыты там, где держали афинских солдат, плененных сиракузцами более двух сотен лет назад. Некоторые говорили, что в «ухе Дионисия», туннеле в форме листа, где до сих пор видны следы от зубил каменщиков, эхо регулярно доносит голоса афинян, что их души каким-то образом впитались в камни, давая стенам невидимый защитный слой.

И на Квинта навалилось тяжелое чувство. «Ерунда», – подумал он, вспоминая отца, который превосходно умел высмеивать подобные слухи. «Если не можешь поговорить с человеком, который сам видел, как с неба падают камни или как статуи двигаются на своих постаментах, – любил повторять Гай Фабриций, – не верь ни единому слову». И все равно, чтобы взять эти стены, нужна неземная помощь. Их толщина и высота таковы, что город выдержит любой штурм. С обеих сторон от Галеагры высота стен была в восемь больших блоков, а сама башня – вдвое выше.

Он зажмурился.

Только что из ворот вышел гоплит. Загородив глаза рукой от солнца, он двинулся налево от входа и ненадолго остановился, кого-то высматривая. Это не особенно заинтересовало Квинта. Его заинтересовало то, что гоплит встал прямо у основания стены и что он был примерно вдвое выше одного каменного блока. Мысль пронзила Квинта, как удар молнии. Издали и без стоящего перед нею человека стена казалась гораздо громаднее, чем была на самом деле.

– Проклятая штука вовсе не такая высокая, как кажется! – прошептал он.

Урций недоуменно взглянул на него.

– А?

– Смотри, – сказал Квинт, но гоплит уже ушел.

Не обращая внимания на друга, юноша стал крутить головой, высматривая командира. Центурион о чем-то говорил с Перой, и Квинту пришлось прикусить язык. Ему хотелось сказать о своем открытии Кораксу, но в данный момент это исключалось. А если сказать потом, то будет невозможно доказать свое открытие. А без доказательства Коракс не пойдет к Марцеллу. Он ничего не мог поделать.

Они снова пришли к башне Галеагра на следующее утро, но без младшего трибуна – по слухам, он слег от лихорадки. В его отсутствие Пера играл еще большую роль, чем на первой встрече с сиракузцами. В следующие два дня переговоры приняли такой характер: единственный трибун и Пера спорили со своими партнерами по переговорам о цене, которую следует выплатить за Дамиппа. Продвижение было медленным, но неуклонным. Однажды вечером Квинт крайне возмутился, услышав, как Коракс жалуется Витрувию. Когда появились два центуриона, он был в загоне для мулов, задавал корм скотине контуберния, и инстинктивно спрятался. Беседа показала, что интуиция не обманула его.

– Если дело пойдет так, этого болвана произведут во всадники, – ворчал Коракс. – Я бы не возражал, если б он в самом деле был со способностями, но пока что я не видел таковых. Высокомерный авантюрист с хорошо подвешенным языком.

– И в родстве с Марцеллом, – с кривой усмешкой сказал Витрувий. – Это помогает.

– Да. – Коракс плюнул. – И если его бездумный план примут, мы услышим бесконечные россказни, как Пера привел Сиракузы к падению.

– Какой план?

Квинт навострил уши.

Центурион фыркнул.