Бог в стране варваров

Немой вопрос читался в глазах доктора. В чертах его лица проглядывала усталость. Си-Азалла прервался на полуслове, в уверенности, что его собеседник и так все понял.

— Азалла, как, по-вашему, надо с ним поступить?

Си-Азалла отозвался не сразу. Наконец, подумав, высказался в том духе, что нужно переждать, будущее, мол, покажет.

— Но мы напрасно потратим время.

На этот раз Си-Азалла промолчал.

— Ему нет смысла тянуть. Мы как раз и хотим, чтобы он не терял времени.

Си-Азалла словно воды в рот набрал.

— Пусть у него будет достаточно денег, тогда он поверит в свои силы.

— Маджар сказал, что он пока обойдется.

— Обойдется?

— Да.

И, догадавшись, какая мысль может прийти доктору в голову, Си-Азалла добавил:

— Голова на плечах у парня есть… И в ваших деньгах он не нуждается.

— Я так и думал, что он не возьмет.

Уставившись в одну точку, доктор Бершиг задумался.

— Мне и самому интересно — не разочаровался бы я в нем, не перестал бы в какой-то степени ему доверять, прими он деньги?

Доктор вертел в руках зажигалку. И тут, неожиданно для Си-Азаллы, спросил:

— Что вы о нем думаете?

Поколебавшись, Си-Азалла ответил:

— Он разворотит всю страну. Или погибнет.

— Он спасет страну, Азалла. Пробудит от спячки, в которую она погрузилась, удачно завершив освободительную войну. Нам все стало безразлично, мы хиреем на глазах. Меня бесит, когда я вижу, как все разваливается, как нам приходится расписываться в своем бессилии. Тупом бессилии.

— Разве у нас еще осталось, чему разваливаться?

Врач с любопытством воззрился на собеседника, пробурчав:

— Вы правы, остались одни руины. Народ ничему не верит. Ни к чему не лежит у него сердце.

На лице его проступило разочарование.

— Можно ли с таким сбродом возродить страну?

— Для Маджара в этом весь вопрос. К этому он все и сводит.

— А что он сам думает по этому поводу? Какое будущее нам пророчит?

— Он не знает.

Си-Азалла на секунду задумался.

— А если есть у него что-нибудь на уме, он об этом не распространяется. Но часто и подолгу спорит со всеми, с каждым встречным. Если бы у него и составился в голове план, а повторяю, ни о чем таком я не ведаю, — он, прежде чем действовать, попытался бы окольным путем убедиться в своей правоте.

— Одному богу известно, что случится с нами завтра. Азалла, вы обо всем разузнавайте и держите меня в курсе.

Си-Азалла кивнул. Доктор заговорил о другом, голос его звучал устало.

— Этот молодой француз не из робкого десятка.

— И умом не обделен.

— Такие парни мне по душе. Алжиру такие нужны.

— Только как бы его наши не заклевали.

Доктор Бершиг расхохотался. Потом в сомнении развел руками.

— По крайней мере некоторые из наших, глядя на которых и мессия бы отчаялся.

Потом снова принял озабоченный вид:

— Азалла, вы мне не сказали, что Камаль продолжает бывать у Маджара.

Эта прямая атака явно застала Си-Азаллу врасплох.

— Но они теперь не так часто встречаются.

— Он ни разу не упомянул о своей дружбе с Маджаром. Вы заметили?

— Что же тут странного? Камаль вообще не подозревает, что вы знаете о существовании Маджара.

Доктор Бершиг в нерешительности поглядел на Си-Азаллу.

— Вы думаете, он бы тогда догадался?..

— Боюсь, что да.

Доктор, словно забыв о собеседнике, погрузился в размышления.

Вдруг он встрепенулся:

— А который час? Должно быть, вам пора спать.

Длинные гибкие пальцы Си-Азаллы полезли за пазуху; там, во внутреннем кармане, лежали часы с цепочкой. Он их вынул.

— Без двадцати час.

— Надо же! Так идите домой. Я вас немного провожу.

И оба, как по команде, встали и пошли. Освещенная белым светом веранда осталась у них за спиной. Стрекотали кузнечики, и под их далеко разносившееся пение сладко спала земля. Врач шел впереди. В какой-то момент до Си-Азаллы донесся его шепот, но слов Си-Азалла не разобрал, задавать же праздные вопросы поостерегся.

Доктор Бершиг довел его до дороги, прошелся с ним еще метров сто и повернул обратно.

Тем временем Камаля, шагавшего по той же дороге, но намного впереди, донимали все те же мысли: «А что вообще не поза? Эти далекие от жизни разглагольствования, которые никогда не приведут к достойным поступкам? И было бы удивительно, если бы привели. Потому-то мы их так любим; и, кроме того, они позволяют нам разрешить сразу все проблемы и походя, без особых хлопот удовлетворить свое тщеславие. Или речи башмачника Мимуна, которыми ему, Камалю, вздумалось удивлять собравшихся? Или его собственная внезапная уверенность, целиком им овладевшая, когда он приводил эти речи? А взять Жана-Мари — отдает он себе отчет в том, что сам себя обманывает, заваривает кашу, которую им всем расхлебывать? Каким он был — простодушным и простоватым, — таким и остался. Он верит в то, что говорит, приняв раз и навсегда, что всякое слово обязывает. Мы же, прости господи, озабочены лишь тем, как бы сочинить ложь позанятнее, сочинить ни с того ни с сего. Просто так. Если бы еще хоть один из наших хитрецов мог кого-нибудь провести. Ни разу такого не было. Каждый знает, чего стоят слова другого».