Бог в стране варваров

— Но все будет совсем не так, совсем по-другому! Проповедей теперь никто не читает. Мы лишь попросим русских или китайцев прислать нам нескольких инженеров, плановиков. Они составят положительный и отрицательный баланс наших ресурсов, подготовят уже наших, доморощенных специалистов. А потом нам останется лишь сосредоточить усилия в нужном направлении, а за подмогой дело не станет. И ни к чему будут политические кампании, ни к чему агитировать, рекламировать, все будет обсуждено и решено в рабочих кабинетах. Вы, смотрю, живете еще в ту эпоху, когда революцию делали на улицах. В наше время революцию совершают инженеры.

Маджар улыбнулся, но от замечаний воздержался. Камаль распалился еще больше:

— Увидите, рано или поздно мы примем эту программу действий. И лучше, если рано. Поверьте, идеологией тут и не пахнет. В наше время никому нет дела до идеологии. И русские, и китайцы ищут союзников в борьбе с врагами, которые для них еще слишком сильны; будем же достаточно умны, чтобы обернуть это себе на пользу. Всего лишь переманив потребителей у капиталистического хозяйства, существующего только за счет искусственного и безудержного стимулирования потребностей, они уже нанесут ему урон. А ты как думаешь, Жан-Мари?

— Я? — переспросил Жан-Мари, изрядно озадаченный неожиданным вопросом приятеля. — Меня беспокоил бы не коммунизм, как, впрочем, и не капитализм, а пренебрежительное отношение к человеку, его обесценивание, откуда бы оно ни исходило.

Ответ Жана-Мари не удовлетворил Камаля, и он счел за лучшее пропустить его мимо ушей.

— Капитализм знает лишь один закон и молится лишь одному — выгоде, — сказал он. — А моральные ценности — он делает вид, что чтит их, но лишь до тех пор, пока они льют воду на его мельницу. В то время как коммунизм не предполагает подобной сделки, не прикрывается маской духовности или какой-либо еще. Коммунисты не верят в бога, но они честны.

— Позвольте вопрос, — вступил Маджар.

— Задавайте.

— Не превратились ли вы в Париже немного, самую малость в коммуниста?

— Кто, я?

— Да, вы.

— Ни в коей мере.

— Странно. Это меня еще больше тревожит.

— Да что такое вас тревожит? И почему вас надо убеждать?

— Я ничего уже не понимаю. Это выше моего разумения.

— Вы полагаете? А по-моему, все яснее ясного.

— Так-то оно так. Но я никак не возьму в толк.

— Но каких объяснений вам еще недостает?

— Вы-то для себя все решили. Но у меня такое впечатление, что вы пытаетесь совместить две несовместимые позиции. Вы почитаете это в порядке вещей, а мне и впрямь чего-то недостает, я смущен до глубины души.

Замечания Маджара подействовали на Камаля необычно: если до этой минуты его дух, лишенный тяжести, беспрепятственно воспарял вверх и Камаль обнаруживал ясность ума, граничащую с вдохновением, и на редкость удачно отбивался, то теперь его, словно придавленного усталостью, одолела вдруг сонливость, придавшая его лицу отечный вид. Камаль вяло облокотился на спинку стула, и сил у него, казалось, хватило лишь на то, чтобы вполголоса пропеть:

Спешите, дамы-господа,
Спешите, подходите!
Пять кукол за десятку,
Человечка за трояк.