Бог, страх и свобода

Гораздо важнее другое. Уже подросла молодежь, которая не помнит «той страны». Потому, что в ней не жила. Просто физически: ребята родились после 21 августа 1991 года, и сейчас им пятнадцать лет. То есть почти взрослые люди. А те, которые родились за три, четыре, пять, а то и за десять лет до этого, — и вовсе взрослые, безо всяких «почти». Могут заключать брак, избирать и быть избранными, владеть имуществом и совершать с ним сделки. У многих хорошо получается — особенно что касается сделок. Но СССР они тоже не помнят. Напрочь. Потому что запомнить не успели.

Возникает странный сдвиг исторической памяти.

С одной стороны, кажется, что все всегда было так — или почти так, — как сейчас. Однажды я написал: «Будь честен. Не любишь либералов — выброси мобильник».

Меня просто не поняли. Люди начисто забыли, что при советской власти источник альтернативной информации был один — транзисторный радиоприемник. Маленькое глуховатое ухо, приникшее к стене, отгораживавшей страну от всего мира. Связь была односторонней: мы слушали то, что нам говорили. Задать вопрос или высказаться самому было невозможно и опасно. Даже позвонить за границу было крайне хлопотно — звонок надо было заказывать за сутки или более. Автоматическая междугородная и международная связь появилась в ходе реформ Ельцина — Гайдара. Тогда же в страну хлынули компьютеры, принтеры, копиры и факсы. Чуть позже — мобильные телефоны. Появился Интернет.

Это не просто техника — это инфраструктура свободы. Извините за такую прозу, но свобода без технического обеспечения — пустой звук. Такую свободу мы лопали за обе щеки в СССР. В советских учреждениях копировальные машины стояли в спецпомещениях за железными дверями, и, чтобы скопировать любую бумажку, надо было брать спецразрешение. Когда множительная техника появилась в свободной продаже — цензура исчезла.

Помнится, один замечательный советский писатель публично призывал правительство запретить свободную продажу копировально-множительной техники. В просторечии — ксероксов. Он болел душой за родную советскую власть, но не только за нее — за родную советскую литературу тоже. «Это что же получается? Каждый будет печатать, что ему вздумается?» Честно говоря, его опасения были не напрасны. Свобода печати уничтожила советскую литературу. Не надо пугаться. Отдельные хорошие или популярные у читателей книги остались, разумеется. Даже книги этого встревоженного писателя, который со страху на минуточку подался в провокаторы, — его книги остались тоже. Потому что писатель, несмотря на свою омерзительную политическую позицию, был и остается великолепным стилистом, мастером прозы. Такое бывает — например, во Франции именно таков был нацистский прихвостень Луи-Фердинанд Селин. Короче говоря, художественные тексты остались, а советская литература, как ленинско-сталинское изобретение, как особый институт, как совокупность учреждений и правил — от Союза писателей до неписаных законов партийности и народности, — исчезла.

Вместе с цензурой исчез политический сыск. Не дожидаясь принятия новой демократической Конституции.

Но, увы, большинство народа не любит выстраивать логические цепочки, даже самые простые.

Люди помоложе уверены — компьютеры и MP3-плееры были всегда. Издавна, искони, от начала времен, и не морочьте нам голову какими-то рыночными реформами. То есть можно весело скандировать: «Сталин, Берия, ГУЛАГ! Сталин — герой! Путин — геморрой!» — и пользоваться всеми благами открытой экономики и правового государства.

Люди постарше считают, что вся эта технологическая благодать, вкупе с демократией и свободой, — плод естественного развития страны. Что и при Советах все было бы точно так же — ну, может быть, с небольшими вариациями. Опять же, не морочьте нам голову всеми вашими путчами и конституциями.

На улицах висит плакат к юбилею какой-то строительной организации: «50 лет на рынке недвижимости». А в метро — реклама знаменитого мясокомбината: «Микоян. Поставщик Кремля с 1936 года». Вместо исторической памяти воцарилось вечное «сейчас». Рынок недвижимости был всегда. И уже семьдесят лет некий предприниматель Микоян (то есть, надо полагать, его наследник в третьем колене) предлагает москвичам широкий ассортимент колбасных изделий.

На первый взгляд кажется, что это прекрасно. Люди живут сегодняшним днем, зарабатывают деньги и тратят их, как пожелают, — и разве не к этому стремились либеральные реформаторы, пришедшие к власти как раз после августа 1991 года?

На самом деле это не очень хорошо и даже опасно. Итак, с одной стороны, люди уже привыкли к благам свободы. Но, с другой стороны, они легко поддаются на якобы ностальгическую пропаганду. Легко усваивают разнообразные высказывания под общим грифом: «Не все так было плохо в Советском Союзе». И далее: «А не поторопились ли мы в 1991 году?» И наконец: «Конечно, СССР не восстановишь. Но попробовать можно. Хотя бы отдельные, самые лучшие его черты».