Бог, страх и свобода

Вот и вопрос: почему же это Юлиану Семенову и Татьяне Лиозновой было не впадлу очеловечивать и осимпатичивать нацистов, которые с ними бы разобрались быстро и четко. Под музыку Вагнера.

У меня нет ответа. Но этот вопрос задать я был обязан.

Вот и отдельным бывшим советским людям, ныне гражданам свободой России, наследникам Победы, внукам и правнукам убитых, раненых и умерших с голоду на той войне, почему-то не впадлу надевать свастики и делать «зиг хайль». Тосковать о голубоглазой и белокурой арийской расе, да и вообще пребывать в германско-языческом полубреду 1933 года изготовления.

В общем, плоховато у нас с национальной лояльностью.

Наверное, виноваты не мы, а глобализация и постмодерн (см. выше).

Нацисты-фашисты будут всегда, и в России тоже, и с этим фактом придется смириться. Как приходится смиряться с некоторыми другими несимпатичными проявлениями человеческой натуры или с вредными побочными эффектами усложнившейся общественной жизни.

Важно лишь, чтоб власть не использовала ни их, ни антифашистские молодежные движения как пешки или пугала. А еще важнее, чтобы наш народ в своем громадном большинстве ощущал естественную брезгливость, исторически обусловленный рвотный рефлекс при виде юнца со свастикой на черной куртке.

Но тут не заставишь, да и не научишь.

Остается только надеяться.

ВОЙНА ЗА ЛЮБОВЬ К ВОЙНЕ

Во-первых — любовь, во-вторых — война.

Р. Киплинг (1886)

Советский народ не только умеет, но и любит воевать!

К. Ворошилов (1939)

Как только я вышел во двор дома, куда мы переехали, ко мне подошел мальчик. «А вот у тебя дедушка кто?» — без предисловий спросил он. «Шофер», — даже с некоторой гордостью ответил я. «А у меня маршал», — сказал он. Это был двор дома № 3 по ул. Грановского (ныне Романов переулок). Мне было семь лет, ему тоже. Мы жили в подвале, они — в роскошных апартаментах дореволюционной постройки. Никаких классовых противоречий между нами — детьми — не было. Даже в гости ходили друг к другу. Хотя их дедушки были много красивее наших, чего уж там. Мундиры, ордена, парадные кортики и лаковые сапоги. Бывает штабная правда, бывает окопная. Так и здесь, возможно, бельэтажная и подвальная.

Так вот. Мне семь лет было, и во дворе я слышал, как две женщины — соседки из нашей подвальной квартиры — обсуждают третью, которая, наверное, была очень злая и вдобавок ужасно некрасивая. «А сама-то страшна, как Отечественная война», — сказали про нее.

То есть страшнее не бывает. Смелая народная метафора. Наверное, потому, что память о страшной войне была еще свежа. Я родился в 1950 году. Когда мне было семь лет, война была ближе и памятней, чем сейчас — августовский путч, не говоря уже о перестройке. Больше я ничего похожего не слышал. Ну, разве Окуджава: «Ах, война, что ты сделала, подлая». Кстати, эта песня написана ровно в том году, когда я услышал про страшную, как война, бабу — в 1958 году. Больше ничего плохого про войну как таковую, про войну как жестокий и необычный способ жить.

С 1947 по 1964 год Отечественную войну замалчивали. С 1965-го и по сей день — ее празднуют. Формально считается, что празднуют Победу в самой грандиозной войне истории человечества. Но получается, что Великая Победа озарила страшную войну своим праздничным сиянием. Война тоже стала Великой — и никому уже не объяснишь, что великий подвиг включает в себя непомерное страдание, горе, боль, смерть, пустоту и забвение. Миллионы людей не дожили не только до Победы над нацизмом, но даже не осознали того, что их смерть есть подвиг. Погибли в неведении своей исторической миссии, в непонимании своего героизма. И вдобавок остались безымянными: российские поля до сих пор полны незахороненных костей. Да и какая миссия у солдата, попавшего в окружение или раздавленного танком в первые дни, недели, месяцы войны? У мирного жителя, сгоревшего под бомбежкой? У ребенка, умершего от голода? Это жертвы войны. Их вспоминают, разумеется, но в контексте подвига, как будто бы они сознательно погибли ради Великой Победы, героически пали в бою. Это далеко не всегда так. Любой погибший герой есть в то же время жертва войны. Но не всякий человек, ставший жертвой войны, является героем. Сколько было героев, кстати? Речь не о тех, кто был награжден орденами и медалями, а о тех, кто шел в бой, зная, что идет на смерть. Ну, или так — воевал, зная, что он воюет и что может погибнуть, и не спрятался, не дезертировал, и вот — погиб.

Думаю, таких не больше половины.

А в половине случаев люди были просто убиты. По неведению, оплошности, жестокости или глупости. Их на войне убило,как говорят в народе. Для России— СССР эта половина — тринадцать с лишним миллионов человек. Целая небольшая европейская страна. Или Москва с приезжими. И вот их всех убило— не потому, что надо было победить (надо — это про солдат, отбивающих врага от Москвы или штурмующих Берлин), а просто потому, что случилась война.