Бог Солнца

Зайзи вела себя так, словно прожила на ферме всю жизнь. Поскольку путь до Гоутира был неблизкий, к тому же затрудненный безостановочной тьмой, она намеревалась задержаться у нас на пару недель. Энера обняла ее, как давно потерянное дитя; Ката отнеслась к ней холодно, что неудивительно: когда Зайзи конфликтовала с родителями из-за замужества, Ката приняла сторону моих тети и дяди. Впрочем, прошло уже достаточно времени, чтобы эти разногласия канули в Лету. К тому же я заметила во взгляде бабушки облегчение, когда она отворачивалась.

Сайон не присоединился к нам за завтраком, что вполне ожидаемо. Я позволила маме объяснить, как он у нас очутился, чтобы мне не пришлось врать, скрывая ту небольшую правду, которая была мне известна. Затем сестра поведала новости семьи и Гоутира, и мы вновь порассуждали о войне на небесах: когда она закончится, что мы будем делать, если продолжится, как она повлияла на сражения Рожана с Белатом на севере – продолжают ли солдаты убивать друг друга во тьме, или же боги наконец вселили в их сердца достаточно ужаса, чтобы они опустили свои клинки? Обо всем этом мы услышим очень нескоро, мы слишком далеко от линии фронта и от крупных городов.

Однако предстояло переделать множество дел, так что пришлось вскоре закончить приятную беседу. Я быстро позавтракала и надела свитер, чтобы выгулять Лозу и сходить к реке за водой, пока Зайзи взялась заваривать сборы своих трав. Ко второму заходу к реке Луна поднялась достаточно высоко, поэтому я погасила лампу, экономя масло. Дорожка была освещена хорошо, но ростки отбрасывали тень, поэтому я старалась вести Лозу посередине.

Мы собрали тот немногий урожай, какой получилось. Увы, нельзя согреть весь огород теплом камина, поэтому мама лишь пересадила несколько растений в горшки и поставила поближе к очагу в надежде, что они прорастут. Поскольку на небо поднялась Луна, Сайон занялся делами по дому: залатал дыру в крыше и выгреб золу из очага.

Когда я вошла с последним ведром воды, Зайзи месила тесто для хлеба и внимательно наблюдала за нашим таинственным гостем. Я принялась наблюдать за тем, как она смотрит на него. Сайон собрал золу в мешок, поднял его и, коротко кивнув сестре, вышел. Когда он проходил мимо меня, я заметила одну из его робких улыбок, и вновь руки зачесались от желания их нарисовать.

Меня и раньше вдохновляли лица – членов семьи, друзей, незнакомцев на улице, людей на богослужении, – но один или два наброска всегда утоляли творческий голод, и я переключалась на что-то новое. С Сайоном же… чем больше я его рисовала, тем сильнее рос голод, будто зияющая пропасть внутри. Будто я питалась одним сеном, неспособным меня накормить.

Я прикусила губу до боли, пока не взяла себя в руки. Однако пальцы продолжали слегка дрожать, словно я обожглась. Словно приняла наркотическое вещество, и кровь жаждала добавки. Глупо, как же глупо…

– Никогда не видела таких телорианцев, – голос Зайзи прорвался сквозь плотную завесу мыслей; внимание сестры было обращено к тесту. – Уж от такого женщина может ждать крепкого потомства.

У меня потеплели щеки, поскольку сестра скорее намекала на меня, чем на себя: Зайзи никогда не интересовалась ни мужчинами, ни женщинами. Я стиснула челюсть. Да, у такого крепкого мужчины, как Сайон, вряд ли будут хилые дети. Тем не менее эта мысль меня раздражала, вызывая ощущение, будто вместо костей у меня были изъеденные термитами деревяшки. Мне не нравилось чувство слабости, которое порождали эти терзавшие меня эмоции.

Зайзи замерла.

– Прости, я не то имела в виду.

Я не сразу ее поняла, затем спешно покачала головой.

– Да я и не подумала.

Когда-то мне хотелось стать матерью. Отчаянно хотелось. Но сперва обстоятельства не позволяли, а потом я так и не нашла другого подходящего мужчину, с чем в общем-то смирилась. Правда смирилась. Тем не менее предпочитала не рисовать детей.

После обеда я вышла собрать яйца. Мы потеряли трех куриц во время нападения воров. Из-за дверей в маленькую пристройку, где я хранила свои работы, пробивался слабый свет. Охваченная любопытством, я заглянула внутрь: Зайзи изучала рисунки, которые я там припрятала, сохнущий холст и стоящий в углу незаконченный бюст.

Почти все они изображали Сайона.

Сестра нисколько не смутилась того, что ее застукали. Я никогда не скрывала свои работы, да и теперь не заперла дверь в мастерскую. Глаза Зайзи медленно встретились с моими.

– Твое творчество меняется.

Я тоже заметила, и мама согласилась. Я потерла озябшие руки.

– К лучшему, надеюсь.

– К лучшему, – кивнула она, подходя к незаконченной картине с Сайоном. Поднесла к ней лампу. – Но меняется не только твое творчество, Ай. Ты тоже.

Я усмехнулась.

– Ты не пробыла здесь и дня…

– И уже заметила. Я хорошо тебя знаю. Ты меняешься. – Она наклонила голову в сторону картины. – И думаю, мне понятно, почему.

Я прикусила губу и оглянулась так, будто сзади мог стоять местный судья, готовый огласить приговор. Я вошла в сарай и закрыла за собой дверь.

– Я… – Закончить не получилось.