Бог смерти не любит яблоки

Больно. Больно. Почему так больно? Болеть ведь объективно нечему… Эта ловушка — метафор, человечности, любви. Ты тянешься к ней, ты позволяешь себя поймать, но потом приходит боль. Не об этом ли писали все эти человеческие поэты? Скулящий щенок, тоскующий на колодезном дне, лис, оставленный мальчиком со звезды, последний лист, нарисованный на стене — и последняя же спичка…

Так рушатся надежды. Так сгорают иллюзии. И винить некого: оглядываясь назад, он сам не знает, почему верил.

— Ты не понимаешь, — сказал он.

Прозвучало жалко, наивно, но на большее он, несмотря на весь свой хвалёный божественный интеллект, был не способен. Почему это делает его таким… уязвимым? Впрочем, вопрос риторический: потому что он позволил. Он впустил её в сердце, в разум, под кожу и в кости; он стал считать их общую планету домом; он поверил, что она примет его любым…

Только вот жизнь вносит свои коррективы.

— Конечно, не понимаю, — усмехнулась она. — Куда уж мне? И всё же, если ты не спасёшь моих людей…

— Я не могу спасти их, Ли, — Танатос почти ненавидел себя за то отчаяние, что звучало в его голосе. — Я не могу! Умоляю, поверь мне: я хотел бы. Я хотел бы. Но на кону больше, чем ты или я.

— Точно. На кону больше, чем ты или я.

Они застыли друг напротив друга. С каким-то отстранённым равнодушием Танатос отметил, что солнце тонет в воде: впервые здесь, на этом пляже вечного заката, наступала ночь.

Он сжал зубы.

Надо собраться. Надо взять себя в руки. И хотя бы попытаться объяснить.

Это ведь Ли. Она всегда понимала его, была умницей. А он… он никогда не лгал ей.

Попытается сказать правду и в этот раз — ту, которую может.

— Ты можешь угрожать мне, ты можешь уничтожить меня, подвести под утилизацию, но нет ничего, что я мог бы сделать…

— Ложь, — оборвала она. — Не можешь ничего сделать? Ты, генерал, в честь которого назван флагман, которому подчиняются сотни тысяч солдат?

— Всё не совсем так. Я — оружие, Ли. Я не могу ничего решать.

— Оружие? Серьёзно?

— Да. У меня с самого начала не было выбора. Просто доверься мне. Это ведь я! Ты сама говорила, что приняла бы меня любым, что можешь меня понять. Так попробуй понять и сейчас. Прошу.

Она рассмеялась, и этот смех был острее ножей.

— Серьёзно?.. Хотя нет, я, кажется, понимаю. Что тут непонятного, если задуматься? Ты — чудовище, ручная собачка этого психа Эласто. Ты даже не человек, а так, дополнение к его воле. У тебя нет ничего своего, ты просто игрушка. И только в вирте можешь притворяться нормальным человеком, да?.. Мне одно интересно: на что ты рассчитывал? Ты что, правда думал, что я приму тебя? Ты действительно настолько идиот? На что ты надеялся?

Она тряхнула головой и посмотрела на него холодными, совершенно чужими глазами.

— Ты не хочешь помочь мне, генерал Танатос, бог новой эры? Да будет так. Значит, я приду не к тебе. Слышала, у вас нормальные люди, профессиональные офицеры, тоже не в восторге от генномодифицированных уродов вроде тебя… Я, как капитан, сдамся в плен и проверю, сколько жизней смогу выторговать за компромат на тебя. На сколько ты готов поставить? Заодно и проверим.

Солнце утонуло в воде. Земля мелко вибрировала, и Танатос знал, что где-то там осыпается, распадается на пиксели их идеальный мир.

Он не делал ничего, чтобы это предотвратить.

— Ты не оставляешь мне выбора, Лиана.

— Выбор есть всегда, и я сделала свой. Прощай, Танатос. И знай: я ненавижу тебя.

Она исчезла, оставив его на пляже одного.

Танатос стоял, чувствуя, как боль медленно, но уверенно сменяется гневом. На его памяти он никогда, ни разу не испытывал такого.

— Ненавидишь, значит? — спросил он тихо, в пустоту лживого цифрового мира, который ещё полчаса назад казался домом.

-

Что же, Ли-11. Это взаимно. И, что бы ты там себе ни думала, но выбора у меня действительно теперь нет: твой истребитель станет тебе могилой.

Ты самая большая моя ошибка, моё слабое пятно, моя ахиллесова пята.

Но всё имеет предел. Ты не разрушишь всё.

Я не позволю.

10

-

Я разрушу всё.

Всё, что ещё осталось.

Не глядя назад. Без сожалений.

Будет не так уж сложно: осталось, по сути, совсем немного. Ведь так? Теперь терять уже почти нечего.

Только жизнь.

_

— Кэп?

— Дай мне минуту, Джекс.

— Так плохо?

Ли дёрнула плечом, и старпом наконец-то заткнулся.

Ура, однако.

Говорить она не могла: голос отказывал. В глазах стояли слёзы, а в горле ком, но разрыдаться не было сил. Она прикрыла глаза, чувствуя весь вес мира на своих плечах.

Я действительно не могу ничего сделать, Ли.

Она покачала головой.

Конечно, она верила ему.