Бог-Скорпион

Когда река поднялась, повинуясь заклятию Спящего, единственными среди живых пришли в изумление те существа, которые первыми и непосредственно столкнулись с результатами великого события. Журавли и фламинго, с трудом держась на ногах, захлопали крыльями и пронзительно закричали, страшась волны, побежавшей вдруг по поверхности из-за стремительного прилива. Но все последующие волны уже исторгали у них клики радости. Нежданное облегчение жизни вызвало в птицах прилив активности, деятельности. Они клевали и глотали пищу так поспешно, словно обязаны были схватить все съедобное, которое, чуть увлажнившись, давал им в изобилии сухой ил. Вода глубиной в несколько дюймов затопила сухую стерню, и сразу поплыли флотилии уток, кряканьем выражая свое удовольствие и легко отдаваясь на милость течения. Ястребы и сарычи, обычно равнодушные к прибрежным полям, зависали теперь сплошной линией над кромкой все прибывающей воды. Полевые мыши и землеройки, змеи и веретеницы, не обладавшие врожденным органом, который предупредил бы их о надвигающейся опасности, в панике устремлялись к возвышенностям, получая и горький, и бесполезный урок. Но люди, знавшие, почему поднимаются воды реки, и предвкушавшие сытость, которую это им принесет, так полны были радостью и любовью к Спящему, что, как только спустилась на землю прохлада, затеяли пение и пляски. А пока царствовала жара, не имея другого занятия, просто сидели в тени и смотрели, как вода поднимается выше и выше. Когда же сумерки освободили от тирании палящего солнца, они принялись бродить, брызгаясь, по неглубокой, едва достающей до щиколотки теплой воде, ступали по глине, как кирпич твердой и жесткой на ощупь, и иногда наклонялись, чтобы умыться. Те же, кто проходил еще дальше, к краю полей, чтобы полюбоваться хорошо памятным видом, чувствовали уже скользкий ил и, останавливаясь, с улыбкой топтались на нем.

Когда вода достигла Зарубки Отличной Еды, — сельские жители так давно не видели этого, что многие дети считали: зарубка недостижима, — день уже пробуждался. Заря занялась как обычно, то есть зеленоватое небо стало пурпурным, потом золотым, потом синим. Но церемониальные рожки трубили, и люди смеялись от счастья: день церемонии совпал с днем Зарубки Отличной Еды.

— Сегодня Спящий проснется для Вечной Жизни и велит водам повернуть вспять, — говорили они.

Они сидели на крышах, следили внимательно за рекой и объясняли происходившее детям. Все утро трубили рожки, им вторил бой барабанов, а в полдень, когда раскаленное солнце обрушилось всем сверканием на зеркало вод и воды курились ему навстречу струйками пара, на неширокой полоске суши, оставшейся между затопленными полями и стеной скал, наконец показалась процессия. Впереди ее несли Спящего. Восемь рослых мужчин поддерживали носилки. Спящий был с головы до ног запеленут-завернут во много слоев роскошных дорогих тканей, крюк и цеп вложены в скрещенные на груди руки. Убранство, в котором преобладало золото с синим, включало и все другие цвета, и даже отсюда, издалека, с крыш, видно было, как выступает на фоне колеблемых знойным воздухом скал его заключенная в многоцветный футляр борода. Женщины с распущенными волосами шли, пританцовывая и вскрикивая, за носилками. Иные пытались разбудить Бога, бряцая на систрах, другие рыдали и взмахами острых ножей прокалывали себе кожу. За женщинами шли избавляющие-отскверны и домочадцы, а затем, взявшись за руки, двигаясь боком, — цепочка, мужчины и женщины вперемежку. Спящий двигался медленно. И медленной длинной процессией тянулись провожающие, шедшие за ним в затылок, но там, где тропинка была совсем узкой, спинами прижимавшиеся к скале, превращаясь в подобие фризовой композиции. Подстегиваемые любовью и любопытством, жители деревень слезали со своих крыш и пробирались по мелководью поближе к процессии. Стоя недвижно в воде, по-детски, во все глаза смотрели на шествие. По временам пытались и взывать к Спящему, но он не просыпался: избавляющие-от-скверны не совершили еще всех положенных действий. Пойти вслед они не пытались. Хотя процессия двигалась медленно, им было бы не успеть за ней вброд, и единственное, что они могли делать, — это приветствовать проходившие группы участников.

Одну из групп, впрочем, они не приветствовали, а только в ужасе, молча, не веря себе, проводили глазами. Эта группа двигалась в самом конце, отделенная промежутком от предыдущих. Ее составлял отряд воинов, а в середине отчаянно бился, пытался вырваться, Лжец. На шее у него было ожерелье Патриарха, такие же ожерелья были и на мужчинах и женщинах, которые шли, держась за руки, боком. И если Лжец исхитрялся — по временам — высвободить на миг руку, то прежде всего пытался сорвать его. Кроме того, он кричал, выл, стенал и непрерывно боролся со стражниками, так что тем стоило колоссального напряжения как-нибудь ненароком его не попортить. Однако он сам себя портил — рот был весь в пене. Крики, которые он исторгал, слышны были вдоль всей процессии.

— Ни за что! Слышите вы? Я не хочу жить! Я сказал: ни за что!