Бог располагает!

— Ох, все произошло так быстро, что я совсем потеряла голову. Не надо сердиться на меня за то, что я и думать забыла о вас, о самой себе я ведь тоже забыла. Выйти из темноты и бедности и вдруг стать женой графа фон Эбербаха, человека с таким именем, состоянием, властью и в таких годах, оказаться во всех смыслах так далеко от своих былых грез — это для меня значило вроде как попасть в водоворот, где тебя крутит, а ты не в силах понять, зачем все это и к чему может привести. Ах, вы правы: мне надо было все высказать открыто, и вам, и всем вокруг, а графу прежде всего, он ведь добрый и вовсе не хотел сделать своего племянника несчастным. Но я была в те дни в таком смятении, что и сама не знала, чего хочу, да и хочу ли чего-нибудь вообще.

Когда Фредерика закончила свой рассказ, уже начинало смеркаться.

Гретхен, которую некоторые подробности этой странной истории ввели в глубокую задумчивость, больше не расспрашивала Фредерику и сама не отвечала на ее вопросы. Должно быть, ее стесняло присутствие г-жи Трихтер. Теперь только кнут возницы продолжал вести беседу с колокольчиками лошадей.

— Скоро мы приедем? — спросила Фредерика.

— Сейчас, — сказала Гретхен.

Десять минут спустя карета остановилась перед замковыми воротами.

Привратник подошел, чтобы открыть им.

Уже стояла непроглядная ночь. Во всем замке ни огонька, ни человеческого голоса, никаких признаков того, что графиню ждали.

Ворота растворились, скрипнув своими петлями, и экипаж въехал в овальную аллею, которая заканчивалась у крыльца.

В то мгновение, когда лошади оказались под деревьями, вдруг грянул оглушительный ружейный залп, два десятка факелов разом вспыхнули среди листвы и на стенах замка и зазвучал звонкий хор голосов, более сладостных для души нежели для слуха:

— Да здравствует госпожа графиня фон Эбербах!

Затем разразился новый залп, вторично ужаснув Фредерику.

Вся прислуга выстроилась рядами на двух маршах парадной лестницы.

Ганс подскочил, чтобы открыть дверцу кареты.

— Благодарю вас, друзья мои, — сказала Фредерика. — Но умоляю: только не надо больше стрелять.

Она не успела договорить, как третий залп, громче первых двух, заставил оконные стекла зазвенеть.

— Пусть госпожа графиня нас извинит, — обратился к ней Ганс. — Это все жители Ландека, они думали, что доставят удовольствие госпоже графине, в угоду ей потратив немного пороха. Но к ним сейчас сбегают и попросят перестать.

— Вы меня очень обяжете, — вздохнула Фредерика.

И предоставив г-же Трихтер расплачиваться с возницей, она вошла в замок вместе с Гретхен.

— Госпожа соизволит отужинать? — осведомился повар.

— Немного позже, — отвечала Фредерика. — Пусть меня сначала проводят в предназначенную мне комнату.

Камеристка — жена Ганса — взяла зажженную свечу и повела Фредерику в комнату, которую прежде занимала Христиана.

Гретхен вошла туда с ней.

— Оставьте нас, — сказала графиня служанке.

XLV УЖАС ЗАРАЗИТЕЛЕН

Когда жена Ганса вышла, Фредерика повернулась к Гретхен:

— Теперь мы одни. Объясните мне все, чего вы не пожелали сказать в карете. Известие о моем браке с графом фон Эбербахом, как мне показалось, изумило и опечалило вас. Почему? Говорите же!

— Не здесь! — сказала Гретхен. — В этих покоях творились слишком страшные дела; воспоминание о них поныне здесь, оно принесет нам несчастье. Пойдемте лучше в соседнюю комнату.

И она увлекла Фредерику в маленькую гостиную, примыкавшую к спальне, где Христиана столько выстрадала в былые дни.

— Говорите, — повторила Фредерика. — Но как вы побледнели!

— Ох, это оттого, что мне боязно! — отвечала Гретхен.

— Чего вы боитесь?

— Вы графиня фон Эбербах, — продолжала Гретхен, не замечая вопроса. — Ах, это моя вина, это кара за все, что я совершила! Я не должна была молчать. Хотя нет, я не могла заговорить, я ведь поклялась. Ах, Пресвятая Дева, Пресвятая Дева, возможно ли, чтобы всеблагой Господь взвалил столь тяжкую ношу на плечи такого бедного, смиренного создания?

— Но что вы хотите этим сказать?

— Фредерика… сударыня… Вы мне сказали такое, что привело меня в отчаяние, но вы сказали и другое, благодаря чему для меня забрезжил свет надежды. Умоляю вас, не гневайтесь на меня за тот вопрос, что я вам сейчас задам.

— О, я скорее разгневаюсь за ваше молчание.