Бог располагает!

Юлиус не без грусти перенес такое расставание с нею. Не то чтобы его совершенно отеческая привязанность успела несколько изменить свой характер, но он привык ежеминутно видеть ее подле себя. Его взор отдыхал, останавливаясь на этом кротком юном лице, и это уже стало для него потребностью. Присутствие Фредерики казалось необходимо, чтобы существование, которого ему было отпущено так мало, окончательно не утратило своей прелести. Без нее дом словно опустел. С уходом сиделки уходило и здоровье. С тех пор как ее не стало рядом, Юлиус начал чувствовать себя хуже и каждую минуту ждал нового, на этот раз последнего приступа.

Вот какую жертву он принес ради спокойствия Лотарио. Но разве Лотарио не должен был взамен хоть чем-то поступиться для Юлиуса, который так много для него сделал? В конце концов в знак простой благодарности и уважения к своему дяде ему бы следовало потерпеть, дождаться его смерти, а уж потом, когда муж Фредерики навек упокоится в гробу, искать встреч с нею.

Однако Лотарио — по крайней мере такая картина представлялась Юлиусу из полунамеков Самуила — был весьма далек от подобной деликатной сдержанности.

После того как граф фон Эбербах подал в отставку, Лотарио остался в посольстве в качестве секретаря его преемника. Но это было все, что он сделал в угоду дяде. Конечно, таким образом он оказался завален делами, удерживавшими его вдали от Фредерики, и не мог больше жить под одной крышей с нею. Он понимал, что надо соблюдать благопристойную видимость, и на глазах посторонних держался подальше от дядиной супруги, не давая ни малейшего повода для клеветы и злословия.

Но служебные обязанности все же не поглощали его времени без остатка. Посольство Пруссии располагалось невдалеке от роскошного особняка на Университетской улице, где граф фон Эбербах поселился после своей отставки. Едва у Лотарио выпадала свободная минута, как он мчался с визитом к дядюшке. Этот племянник был исполнен поистине сыновних чувств, и вначале Юлиус, так долго лишенный нежности и заботы, с удовольствием любовался этими, как он их называл, двумя влюбленными и охотно слушал их разговоры.

Но потом, когда, казалось, здоровье возвратилось к нему, эта заботливость Лотарио сделалась не такой уж необходимой и графу стало казаться, что ей не хватает бескорыстия. Именно тогда, вняв совету Самуила, Юлиус решил снять для Фредерики поместье в Ангене. Но чего он этим добился? Только того, что Лотарио, не имея причин отказываться от милых сердцу привычек, принялся делить свои визиты между Юлиусом и Фредерикой. Стоило первым лучам весеннего солнца засиять на небесах и в его сердце, как он садился на лошадь и мчался, будто надеясь испарить на вольном воздухе мысли, кипящие в его мозгу.

Куда же он направлялся? Если верить Самуилу, в сторону Ангена. Но, еще прежде чем это сказал Самуил, собственная ревность уже шепнула Юлиусу, что так оно и есть.

Женясь на Фредерике, Юлиус думал, что последние лучи радости позолотят закат его жизни, а вместо этого все окрасилось в еще более мрачные тона. И такова была горькая ирония судьбы, что источником его страданий стало именно то, что, казалось, должно сделать его счастливым. Фредерика стала его женой, Лотарио вернулся, здоровье крепнет, и вот эти-то три отрадных обстоятельства превратились для него в пытку.

С каким сожалением он вспоминал те недели, когда, лежа в постели, умирая, он каждый день думал, что завтрашнего утра ему уж не увидеть, а Фредерика ухаживала за ним, Лотарио и Самуил ей помогали… Тогда и его дом, и сердце были полны: все те, к кому он был нежно привязан, заботливо склонялись к его изголовью. Фредерика относилась к нему совсем как родная дочь, Лотарио — как сын, Самуил — как брат. То была семья. А теперь Фредерики больше нет рядом, Лотарио стал для него не более чем соперником, Самуил — всего лишь чужой равнодушный человек. Опять одиночество.