Бог располагает!

— Я понимаю, что ты испытываешь беспокойство, — продолжал граф фон Эбербах. — В ту минуту, когда выдаешь тех, чьим сообщником был почти что с самого рождения, немудрено до известной степени утратить присутствие духа.

— Действительно, — сказал Самуил, в восторге от того, что Юлиус объясняет его смятение подобным образом. — Признаюсь тебе, что выдать Тугендбунд мне оказалось тяжелее, чем я думал.

— Не извиняйся, Самуил. Это так естественно. Оттого, что тебе приходится преодолевать свою щепетильность, твои заслуги только увеличиваются, и жертва, которую ты приносишь прусскому правительству и монархической идее, становится еще огромнее и достойнее воздаяния. Но даю тебе слово чести, что воздаяние деянию не уступит. По крайней мере я сделаю для этого все, что будет от меня зависеть; ты, Самуил, смело можешь на меня положиться.

Благодарить Самуил не стал. В словах Юлиуса ему послышалось что-то похожее на иронию.

А Юлиус продолжал:

— Но сейчас ведь тебе самому, как и мне, тоже потребуются все твои силы. Волнение, которое ты испытываешь, каким бы законным и достойным уважения оно ни было, если придется защищаться, может повредить нам обоим. Не знаю, как для тебя, а для меня очень важно, чтобы этого не случилось. Так вот, это укрепляющее средство, которое, как ты мне только что говорил, придает бодрости и тем, кто находится в добром здравии…

— И что же? — перебил Самуил, сделав страшное усилие, чтобы скрыть свое замешательство.

— А то, милый мой Самуил, что тебе, как я полагаю, стоило бы самому выпить половину этой микстуры.

Самуил ошеломленно уставился на него.

— Итак, Самуил, давай поделимся по-братски и выпьем вместе за здоровье той, что дорога нам обоим, — за здоровье Фредерики!

— Но, — возразил Самуил, — ты же сам сказал, что хочешь выпить все, и это для тебя не слишком много?

— А вот ты говорил, что половины вполне хватит.

— Ба! — сказал Самуил. — Мое минутное волнение уже прошло. И потом, когда Трое появятся здесь, уж будь покоен, мне ничего не понадобится пить: вся моя энергия сама вернется ко мне. Перед лицом опасности я стоек и готов ко всему, можешь на меня положиться.

— Так ты отказываешься? — холодно спросил Юлиус.

Самуил в свою очередь пристально всмотрелся в его лицо.

— Ах, черт возьми, — сказал он, — ты что, тоже мне не доверяешь?

— Возможно! — проронил Юлиус, в третий раз за время разговора повторяя тот же ответ.

Самуил гневно выпрямился.

Юлиус встал с места, и было мгновение, когда их взгляды сверкнули и скрестились, словно две шпаги.

Затем вдруг Самуил, то ли потому, что в этом поединке нервов его мрачная и могучая натура жаждала любой ценой взять верх, то ли благодаря некоей внезапной идее, его осенившей, то ли просто потому, что Юлиус ошибся в своих подозрениях, — так или иначе Самуил Гельб принял решение: он взял кубок и отпил из него половину.

И протянул кубок Юлиусу.

— Теперь твоя очередь, — сказал он. — Сам видишь, какова цена твоим подозрениям!

Юлиус взял чашу.

— За здоровье Фредерики! — провозгласил он. — Пусть она надолго переживет нас!

С этими словами он осушил кубок до дна.

В этот миг послышался звон колокольчика.

— А вот и наши долгожданные, — промолвил Самуил. — Они точны.

Почти тотчас дверь, ведущая на нижнюю лестницу, отворилась.

Вошли двое: фигуры их были скрыты плащами, а лица — масками.

LXIII МЕРТВЫЙ ХВАТАЕТ ЖИВОГО

Вокруг стола было всего три кресла, одно из которых располагалось выше прочих.

Двое в масках сели на те кресла, что были ниже.

Казалось, их не удивило присутствие Юлиуса, хотя Самуил не предупредил их, что придет не один.

Самуил с беспокойством поглядывал на третье кресло.

— Вы пришли только вдвоем? — спросил он. — Я надеялся, что верховный предводитель явится сюда вместе с вами. Так что же, он не придет?

— Дело высочайшей важности помешало ему явиться, — отвечал один из людей в масках. — Но где мы, там присутствует и он. Говори так, как если бы мы были здесь все трое. Верховный предводитель — хотя это не я и не мой спутник, — услышит твои слова в точности, все до одного, и все твои мысли откроются ему.

— Что ж, — сказал Юлиус, — раз это кресло свободно, я займу его.

И он преспокойно уселся на самое высокое кресло.

Самуил посмотрел на него с изумлением. Он ждал, что могущественные и досточтимые персоны, стоящие во главе Союза, оскорбятся дерзостью незнакомца, который в их присутствии осмелился сесть, вот так возвышаясь над ними.

Но предводители Тугендбунда не выказали ни возмущения, ни удивления, как будто в поступке Юлиуса не было ничего особенного, и повернулись к Самуилу, жестом предложив ему говорить.

Он заколебался.

Во-первых, то, о чем ему предстояло объявить, было в достаточной мере щекотливо. Какого бы твердого закала ни был ваш характер, а все равно невозможно стать предателем без того, чтобы что-то в душе не воспротивилось, а в ушах не зазвучали голоса, изобличающие ваше бесчестье.

И потом, без верховного предводителя утрачивался главный смысл всего дела. Двое оставшихся… настолько ли они важны, чтобы стоило труда их предавать?