Бог после шести

Скверно все складывалось, очень скверно. Похоже, если все будут рассуждать подобно Клочкову, одобрения она не получит. А меж тем Янка чувствовала себя совершенно правой. Что-то такое происходило, что-то делалось с ребятами. Нужно было во всем разобраться. Конечно, притворяшки не самые лучшие люди на земле, но и не самые плохие. И у них есть какое-то свое дело. У них есть свой бог. Бог, который начинает существовать для них после шести часов вечера. Бог после шести.

Но и Клочков был прав. Это Янка тоже понимала. Она слишком вошла в роль притворяшки, слилась с ними. И не только внешне — в поведении, в словах, — в себе самой она ощущала перемены. На самом дне души зародилась симпатия к притворяшкам. Ей стала нравиться их странная, болезненная мечта, бессмысленное вроде бы времяпрепровождение. Упрек Клочкова бил в самую точку: она стала притворяшкой.

Поняв это, Янка ужаснулась и возмутилась. Как же так! Она этого не хотела, совсем другое было у нее на уме. «Но ничего, ничего, — успокаивала себя девушка, — я все исправлю. Меня поймут…»

Спускаясь по ярко-красной ковровой дорожке лестницы, Янка шла, погрузившись в свой мысли, ничего не замечая, не слыша. И вдруг ее точно ударило по глазам. На выходе в вестибюль маячила неприятно знакомая фигура. Возле дежурившего у проходной вахтера Ивана Никаноровича стоял ее нафталиновый сыщик. Наклонив голову к плечику в каком-то несовременном, старорежимном подобострастии, он что-то спрашивал у Ивана Никаноровича, торопливо шлепая мокрыми губами. Его серое лицо выражало интерес и преклонение. А Никанорыч с высоты своего роста басом что-то внушительно разъяснял внимательному слушателю.

Янка рванулась вниз, старичок встретился с ней глазами. Линялые глазки мелькнули под ресницами и пропали в близоруком прищуре. Суетливо поклонившись, пенсионер метнулся к двери.

— Да куда же вы? Я… — рявкнул вслед Никанорыч и, обернувшись к Янке, сказал: — Да вот она, вот!

Но пенсионера и след простыл. Янка расспросила вахтера и выяснила, что старичок появился недавно и стал разыскивать сотрудницу райкома, описывая точные Янкины приметы. Никанорыч доложил все, что он знал о Янке. Старичок ссылался на какое-то давнее личное дело, которое вела якобы она, Янка, но какое именно дело, не расшифровал. Не дослушав вахтера, девушка выбежала из вестибюля, но улица встретила ее холодным, промозглым туманом, где человеческие фигуры бесследно растворялись.

Настроение у девушки испортилось окончательно. Неприятный разговор с Клочковым, какой-то сумасшедший пенсионер, следующий по пятам, — все это могло хоть кого вывести из себя. Янка была не из тех, кто пасует перед трудностями, но было обидно за рухнувший красивый замысел. Продолжать ли контакт с притворяшками — вот вопрос вопросов. Бросить начатое дело на полдороге не хотелось. Она потратила немало сил, для того чтобы приспособиться и стать их полноправным членом. Но, если верить словам Клочкова, Янку ждали неприятности.

Нужно будет сделать возможно более обоснованный и обстоятельный доклад на бюро. Нужно будет высказать главное свое кредо: профилактика в идейной борьбе. Нельзя ждать, пока образуется отклонение от нормы. Потом исправлять бывает поздно. У таких людей часто возможны духовные рецидивы то в одну сторону, то в другую. Она, Янка, конечно, права. Нужно исследовать, нужно понять причины появления даже таких вот вроде бы безобидных притворяшек. Потому что притворяшки не такие уж безобидные. Из них могут произрасти очень ядовитые цветы… А как же быть с новогодней ночью?

Янка колебалась. Побывать на новогодней ночи нужно, до зарезу необходимо. Там все и проявится: и то, что Худо не договаривает, и то, что другие прячут. И вообще — это заключительный этап в ее работе. Но, с другой стороны, ей запрещено…

Янка вздохнула: «Семь бед — один ответ». Нужно поступить мудро: сделать обстоятельное сообщение на бюро, чтобы проверили и одобрили и участвовать на притворяшкинском новогоднем балу разрешили. Тогда все встанет на место. А вот этот сыщик — что же это такое? Откуда он взялся? Кто он?

Услышав от Есича новейшие сведения, Кара впал в неистовство. Он орал на всю квартиру, что уничтожит, убьет проклятых предателей. Ярость его была безудержна. Он упал на пол и бился в судорогах. Так и уснул — огромный черный таракан на янтарном паркете. Есич знал, что в такие минуты благовестнику нельзя мешать, он лишь свирепеет и может нанести себе болезненные ушибы, даже раны. В них он потом, как правило, винит окружающих. Поэтому Есич тихонько стоял у притолоки двери, наблюдая за судорогами покровителя. Чем-то они его даже тешили: такой большой человек, а так мучается. Страдания Кары приносили Есичу невысказанное, но ощутимое удовольствие. А Каре меж тем снились долгие сновидения.