Бог паутины

— Вы воскресили меня для новой жизни! — Бобышкин шутливо воздел руки к бестеневой операционной люстре под сводчатым потолком. — Больше скажу: подарили надежду.

Файл 024

В отличие от сыновей, Александра Антоновича Ларионова никак нельзя было причислить к титанам виртуальной реальности. Его теоретические познания не превышали элементарного уровня, а практика, не считая компьютерных игр, где он действительно поднаторел, ограничивалась диаграммами и схемами статистического характера. Но, как говорится, не важно быть, а важно слыть. Не только в сферах, но и среди специалистов Александр Антонович пользовался устойчивой репутацией одного из столпов отечественной информатики. Сведения, почерпнутые по преимуществу из популярных журналов, вместе с пестрым материалом, который поставляло бюро вырезок, позволяли ему находиться как бы на переднем крае научно-технической мысли. По крайней мере, такое впечатление создавалось. Иногда вовремя подсказанное название фирмы плюс параметры последней модели решали проблемы. Ларионов умел козырнуть нахватанными верхушками, а коли надо, то и запудрить мозги, ловко жонглируя специфическими терминами. Во что обходились государству его рекомендации — разговор особый, но чутьем он обладал удивительным, почти звериным, что во многом предопределило стремительное продвижение. Статья в «Правде», посвященная компьютерному обеспечению СОИ, в сущности электронной войне, наделала немало шума. За дежурными пассажами, обличающими происки заокеанских ястребов, недвусмысленно прочитывалась озабоченность все более увеличивающимся отставанием Союза в области передовых технологий. Публикацию заметил Андропов, поставив соответствующий вопрос на секретариате.

Очерк «Предсказание прошлого», напечатанный в «Советской культуре», чуть было не подпортил всю обедню. Откровения насчет того, что советский народ уже не самый читающий в мире, а книга, как таковая, доживает последние дни, вызвали нежелательную реакцию. Кошка не любит, когда ее тычут носом в собственное дерьмо, а в последние дни короткого черненковского правления чувствительность к неприятным запахам особенно обострилась. Вокруг первого помощника Генерального сбилась могучая кучка младотурков, готовых перехватить власть. Почти в открытую делили будущие посты в Политбюро и Совмине. При этом требовали «не поднимать волны» и «не раскачивать лодку».

Перепевы буржуазных бредней про какие-то лазерные диски, способные заменить целую библиотеку, определенно раскачивали и подымали, пусть даже в незначительной степени.

Но Константина Устиновича уже демонстрировали с букетом цветов перед урной. Пока еще избирательной — не погребальной, хотя все знали, что показательное голосование отснято в реанимационной палате. Смертельная схватка за брежневское наследство укоротила годы обоим: и Андропову, и Черненко.

Пас в сторону, казалось бы, предрешенный стаей молодых хищников, так и не состоялся. Напротив, с приходом Михаила Сергеевича шансы Ларионова подскочили. К тому же, блестяще подтвердилось предвидение, что Каспаров в первой же партии проиграет достаточно мощному компьютеру четвертого поколения. Гимны наступающему веку информатики пришлись ко двору. Когда же после заточения в Форосе, вызвавшего столько кривотолков, Горбачев вернулся «в другую страну», Александр Антонович поспешил опубликоваться в «Московских новостях». Статейка называлась «Если бы они победили». Сценарий мировой катастрофы получился впечатляющий, а герои ГКЧП предстали мизантропами и пьяницами, готовыми ввергнуть Россию чуть ли не в каменный век.

Разбушевавшаяся толпа на Старой площади не на шутку напугала Ларионова. Референт Генерального, распустившего, по сути, свою партию, он, как законопослушный гражданин, приостановил членство в КПСС и аккуратно упаковал личные вещи. Обыск при выходе, оскорбительные выкрики и особенно этот проход, как сквозь строй, среди беснующейся черни стоили ему сердечного приступа. Ночью пришлось вызывать неотложку. Красная вывеска, разбитая камнем, так и стояла перед глазами. Казалось, жизнь кончена, но Михаил Сергеевич забрал его к себе в Кремль, и все опять покатилось по накатанной дорожке. С обеспечением стало намного хуже, но, по сравнению с обычными магазинами, вполне терпимо. И если бы не сосущее предчувствие близкой развязки, можно было принять наступившие перемены. Разве он не исповедовал принципы демократии, либерализма, не отстаивал примат общечеловеческих ценностей? Теперь об этом позволялось не только открыто говорить, но и громогласно проповедовать с трибуны.