Бог одержимых

Вот только о Кавказе — молчок. Не хотят они "Кавказом стенки ходить". Видать, уже там побывали. И не понравилось. А я, скромный, не спрашиваю, где они сноровку со снайперской винтовкой муштровкой-тренировкой пришнуровывали…

Да ну их… железные люди, тесен их круг, залпом орудий по теням от рук.

"Теням от рук"? Еще один "намек", о котором лучше поскорее забыть. Все равно, пока не случится, не разберешь, о чем внутренний голос подсказывает.

А Гарсилас уже хлопочет рядом, дружелюбно похлопывает меня одной рукой, указывает на рюкзак Виталия другой:

— Гыл-гыл-гыл, Витос, — радостно щерит изрезанное рубцами лицо Гарсилас. — Гыл-гыл-гыл, Горос…

— Что ему нужно? — я с облегчением распрямляю усталые плечи и спину.

— Обед ему нужен, — поясняет Виталий. — Лакомида…

— Сикларо лакомида! — едва не вопит проводник, и его истерзанное солнцем лицо складывается в печеное яблоко. — Яэсора порфин!

Я понимаю его восторг: походная кухня из керогаза и герметичной посуды позволяет даже на этой высоте быстро готовить суп и тушенку. А сами припасы: мясо и сушеные овощи, разве сравнишь с местной пищей из тараканов и ящериц?

Заглядываю в жадный рот Гарсиласа, морщусь от его гнилого дыхания и представляю, как он поедает сороконожек, закусывая пауками — "работая руками с зажатыми клинками…"

Становится не по себе: опять символ близкой беды.

— Не спи, стажер, — глухо окликает Виталий.

Он уже расчехлил оружие. Ствол СВД матово отсвечивает на солнце. Командир привычно прилаживает оптику, коллиматор, батарею. Обычная самозарядная винтовка Драгунова образца шестьдесят третьего года споро превращается в реквизит фантастического боевика — "дальнобойность велика, страх и ужас чужака…"

Последним Виталий вставляет магазин с десятью маркерами, передергивает затвор и щелкает предохранителем.

— К бою готов!

"Море бинтов к приговору венков, поле цветов в частоколе крестов…"

Глаза старшего хитро щурятся. Я ничуть не сомневаюсь, что ему известно о моей ссылке. Подозреваю, что он знает и о причинах этой несправедливости.

Достаю из кармашка рюкзака футляр с биноклем и подхватываю командирскую коробку с GPS. Виталий кивает на пенал с компасом, и мне приходится еще раз нагибаться.

Проводник приступает к хлопотам с баллонами воды и газа, а мы поднимаемся на ближайший валун. Впрочем, "мы" — это не совсем точно. Когда мне, наконец, удается взгромоздиться на камень, командир в позиции "лежа" уже деловито регулирует яркость коллиматорной точки и резкость прицела.

— Чуть живее, Горос! — в голосе Витоса только терпение. — Цель?!

Присаживаюсь рядом и включаю спутниковую навигационную систему: на темно-коричневом экране струится замысловатая паутина уровней высот. Центральная точка нашего положения и точка цели лежат на разных "паутинках", но сейчас важно другое, — между нашими горизонталями "чисто".

Сверяюсь с компасом и докладываю:

— Тысяча сто метров. Полсотни метров к верху. Десять градусов к югу.

Я достаю из футляра бинокль и бросаю взгляд на хронометр:

— Через три минуты спутник наведения с лазерной пушкой уйдет за горизонт.

Пока я удивляюсь точности, с которой нам удается вовремя выйти на цель, командир врастает в приклад, перетекает зрением в наглазник и левой рукой выдвигает бленду до упора. Щелкает предохранитель.

Я заглядываю в бинокль. Даже в это предполуденное время громада камня продолжает успешно прятаться от солнца. Густые тени серыми клочьями расступаются, обнажая рельеф горного массива. Цель нахожу сразу и вздрагиваю: плавные обводы овала с окаймляющими его сверху и снизу карнизами похожи на человеческий глаз. Горизонтальные складки и вертикальные трещины напоминают морщины на изможденном лице Гарсиласа. Алое пятно цели в самом центре овала дорисовывает зрачок, и оттого сходство с частью человеческого лица усиливается. Впрочем, почему же "частью"? Вот тот нависающий валун вполне сойдет за нос…

— Как у тебя? — спрашивает командир.

— Вижу цель. Жду пристрелочный…

Винтовка сочно "бахает", а на девять часов от пятна цели на скале расцветает желтое пятно краски. Теперь мне нужно привести прицельную марку винтовки к пятну прицела спутника. Я представляю, как в двух сотнях километрах над нами искусственный спутник Земли из мрачной черной бездны посылает луч лазера, чтобы пометить миллионолетнюю породу…

— Не отвлекайся, Егор, — жестче обычного говорит Виталий. — Коррекция метки…

Поле зрения оптики винтовки — три градуса. Бинокля — тридцать. Если я в ближайшую минуту не наведу коллиматорную точку винтовки на пятно лазера спутника, нам придется сутки ждать следующего сеанса наведения на цель.

— На три часа, командир. Два прицела.

Я представляю, как прицельная марка бежит по скале, подбираясь к зрачку "глаза". Жаль, что в бинокль красное пятнышко не разглядеть. Наверное, красиво. Вот бы взглянуть…

Он опять стреляет. В бинокль видно, как след маркерной пули желтой кляксой почти на треть покрывает алое пятно цели.

— Неплохо, — одобрительно говорит Виталий, разглядывая свою работу в прицел винтовки.

Потом отсоединяет магазин, отодвигает затвор и меняет патрон с желтым маркером на белый. Бах!