Бог одержимых

— Шевелись, турист, — голос Грыця был полон яду. — Или без машины остаться хочешь?

— Без машины? — спокойно переспросил Григорий. Он все еще щурился на заходящее солнце. Смотрел, изо всех сил впитывая его тепло, и не мог насмотреться. Будто в последний раз видел. — Нет, конечно. Без машины я остаться не хочу…

И все… погасло. Ушло солнце. И сразу померк, обесцветился мир. Стал серым и плоским, как древняя фотография времен второй отечественной войны.

Вдруг кто-то охнул.

— Смотри, парень, — с чувством сказал Грыць. — Смотри и не говори, что тебя не предупреждали.

Григорий с сожалением отвлекся от далекого горизонта, за которым только что спряталось дневное светило, и мгновенно забыл о нем. Его микроавтобус, покачиваясь, оседал, проваливался в землю. Сперва в грунт ушла резина, потом под землей оказались диски…

— Это еще что такое? — вырвалось у Григория.

Колеса ушли в землю. По периметру тонущего в грунте автобуса на земле возникла складка в полметра высотой. И эти гигантские губы засасывали машину все глубже, вот уже окна нелепо выглядывают из травы. Странно было смотреть на технику под этим ракурсом: с высоты роста теперь просматривалась крыша…

— Эй!!! — закричал Григорий и рванулся вперед.

Его не пустили. Чьи-то руки цепко ухватили за шею, кто-то обхватил корпус, еще двое стиснули с боков, сковывая движения, не давая возможности пошевелиться. Он опустился на колени, и тот, что повис на шее, придавил того, кто держал талию. Хватка на талии едва ослабела, но и этого оказалось достаточно, чтобы Григорий мощным рывком перебросил одного из противников через голову. Потом прямо с колен перекатился на спину: нападающий, что повис на нем, коротко вякнул и отпустил руки. Теперь остальные…

Остальных не было. Все расступились в стороны. Стоят. Смотрят хмуро. Два человека потирают ушибленные места. Григорий развернулся: там, где только что стоял его пассажирский "Рекс", теперь лишь чернел свежевспаханный грунт.

Григорий сделал шаг, потом второй.

Никто не вмешивался. Все стояли молча.

Он подошел к самому пятну, присел и положил руку на черную землю. Земля была теплой и тонко, на самой границе восприятия, вибрировала. Грунт мелко измельчен. Самый крупный комок казался не больше ногтя на мизинце.

Григорий присел и стал ладонями отбрасывать податливую почву в сторону. Никто не стал ему помогать, никто даже не подошел. Так и стояли невзрачной толпой на бетонированной площадке перед дверью корчмы, хмуро глядя то ли на него, то ли на его работу.

— Это что же у вас такое? — закричал Григорий. — Зыбучие пески?

Никто ему не ответил. Только зашевелились, будто просыпаясь, их тени, да кто-то устало сказал:

— Все, мужики. Концерт окончен. Айда в корчму. Эй, землекоп, как надоест в экскаватор играть, в сенях руки вымой и заходи. Говорить будем…

* * *

"Не хотел же ехать! Ох, как не хотел!

Как чувствовал. И Виленка плакала. Будто знала. Никогда не ревела перед его рейсами, а в этот раз повисла на шее: "папа-папочка!" Отпускать не хотела. И Катерина…"

— Значит так, парень, — дружелюбно обратился к Григорию Грыць. — Звать меня будешь "Капитаном". Разговор у нас долгий, так что имена — не последнее дело…

Они вернулись в корчму. Народ уже расселся по своим местам. Проповедник, монах Пост, куда-то исчез, растворился среди столиков с жующей компанией, а может, и вовсе ушел: не показалась публика достойной его времени…

— А "Грыць", что же? — немного задыхаясь, спросил Григорий. — Разонравился?

Схватка у дверей корчмы обессилила его. Да и рытье грунта голыми руками здоровья не прибавило. Верх живота горел, от боли в боку темнело в глазах…

— "Грыць" — это для местных, — спокойно уточнил Капитан. — К тебе это, стало быть, не относится. Кстати, а как тебя зовут? Документы, хоть какие-то, остались?

— Документов нет, — хладнокровно ответил Григорий. — А зовут меня Григорием.

— Григорий? — переспросил Капитан. — Тезка, значит?

Он поднял руку, подзывая официантку. Та подлетела, будто только и ждала его команды.

— Давай-ка, Настена, все-таки этого парня покормим. Что-то мне подсказывает, что он сейчас от голода в обморок хлопнется. Поджарь-ка нам яблок, налей квасу и, помню, ржаные лепешки я Петровичу на неделе привозил…

— Пять минут, дядя Гриша, — пообещала Настя. — Квас и лепешки сразу принесу, а яблочки чуточку обождете…

— Нет, — выдавил из себя Григорий. Он уже едва сдерживался, чтоб не скорчится от боли. — Не смогу я этого есть.

— А что такое? — заинтересовался Капитан. — Ого! Да что это с тобой?

— Язва у меня. Двенадцатиперстной. Если вовремя не поем — на стенку лезу. Мне еще таблетки нужны. Мои теперь в автобусе, под землей…

— Язва? — с улыбкой здорового человека переспросил Капитан. — То-то я гляжу, ты какой-то зеленый… Да после нашей диеты, парень, ты о своей язве ни разу не вспомнишь, а медицинские припасы скормишь урне для мусора. Так, Настена, вместо кваса клюквенный морс и колечко сарды для нашего гостя. Только без соуса, как по первому разу…

— Конечно, — кивнула Настя. Она посмотрела на Григория, и тот готов был поклясться, что разглядел в ее глазах сочувствие. — Бегу…