Моменты, когда мама стояла у кухонной раковины, напевала или включала песни Перри Комо, братьев Миллз, «Митч Миллер» и пыталась заставить нас подпевать. Или когда она хватала кого-нибудь из нас н отплясывала польку в гостиной.
Я помню бабушку Она жила на ферме. Она носила чулки, поверх платья надевала фартук, а седой пучок прятала под косынкой. Бабуля убиралась в чужих домах и этим зарабатывала на жизнь. Когда мы приезжали, ящичек комода был всегда полон конфет. Бабушка говорила на ломаном английском, сбрызнутом русским, словацким и, может быть, капелькой немецкого. Она не могла даже мое имя выговорить. Называла меня Вирджинией. В каждый наш приезд мы все получали по маленькому стаканчику колы и по целому пакету самых замечательных, самых соленых чипсов. Мы их обожали. Бабуля показала нам, что такое изобилие: она умудрялась превращать в настоящий пир то немногое, что у нее было. А когда мы уезжали, она стояла у края своей дорожки, вдоль которой росли гладиолусы (она сама их выкапывала и пересаживала каждый год), и махала нам, пока мы не скрывались из виду
Никогда не забуду, как она махала.
Теперь моя дочь уже взрослая. Самые дорогие моменты, которые вспоминаешь, — это только моменты. Перед свадьбой Габриэль я сделала альбом и заполнила его лучшими моментами.
Тот день, когда мы в ливень пускали пластмассовых уточек по ручью. Они неслись наперегонки вдоль бордюра по дождевой воде, бурлящей в водостоке. Мы промокли и глупо смеялись над собой.
Тот день, когда мы стащили поднос из столовой и катались на нем со снежной горы, которую навалила в конце дороги уборочная машина. Когда я училась в Университете штата Кент, я украла оранжевый пластиковый поднос. На нем мы вырезали фонари из тыкв. На нем мы подавали еду Этот поднос принес дочке больше радости, чем любой из моих подарков.
Воскресенья, когда мы читали комиксы вслух по ролям и простенькая история Мэри Уорт звучала драматичнее, чем «Макбет».
Вечера, когда я выдумывала сказки на сон грядущий. В них не всегда был смысл, потому что я засыпала на середине истории о Гусенице Питере.
Домик для Барби, который я сделала из коробок, всяких обрезков, остатков и фотобумаги. Этот домик Пыл лучше, чем любой из тех, которые делает компания «Маттел». Я приклеила маленькие крышечки по углам коробки для карандашей получилась ванна. Порезала мягкую тряпочку, чтобы сделать полотенца и половики. Жестянку из-под пластыря превратила в короб для одежды, коробку из-под сигар — в кровать с балдахином, другие коробочки в холодильник и духовку. Габриэль играла с ним, не переставая.
Скейтборд, на который она боялась вставать и сидя ездила по дому, плыла по деревянным полам двухэтажной квартиры, которую мы снимали.
Видеоохоты за мусором, которые Габриэль устраивала вместе с друзьями в старших классах. Та полночь, когда я отвезла их с друзьями к университету, чтобы они могли расписать огромный камень напротив главного корпуса. Стихи Шела Силверстайна про белого медведя в холодильнике, про девочку, которой не дарили пони, про то, почему нужно всегда, всегда, всегда, всегда, всегда, всегда, всегда, ВСЕГДА посыпать волосы перцем, которые мы читали вслух и заучивали. Хэллоуины, когда мы превращали свой двор в кладбище с белыми картонными надгробиями, на которых были написаны имена, вроде Наг Нись, Ал К. Голик, Нук Асделай, Штос Лабо. Субботы, когда мы закупались фастфудом в «Лоусонз» и без карты катались по неведомым окрестным проселочным дорогам. Концерты, на которые мы тратили непомерные деньги, а теперь над этим хохочем: «Милли Ванилли», Эм Си Хаммер, Дэбби Шбсон, «Нью кидз он зе блок», «Ванилла Айс», «Айс Айс Бэби».
Мы смеемся над тем, как мало у нас было, но, тем не менее, потом пришло все. Просто не сразу. Появился муж. Появилась карьера. Появилось все, что я хотела, как только самые важные вещи я поставила на первый план.
Правда в том, что получить можно все, но иногда не все сразу
УРОК 38
Читай псалмы: неважно, какого ты вероисповедания, ведь они охватывают все человеческие эмоции
Если бы можно было сделать вскрытие души, мы бы увидели, что она состоит из ста пятидесяти частей и каждая отражена в отдельном псалме.
«Все скорби, тревоги, страхи, сомнения, надежды, Поли, трудности, бурные срывы, в которых мечутся сердца людей, запечатлены в них исключительно жизненно», — писал Жан Кальвин. Он называл Псалтырь анатомией души.
Даже когда псалмы поют на латыни, они успокаивают мое сердце. Даже если я не знаю слов, их узнает моя душа. Долгие годы я знала наизусть один-единственный псалом (который известен всем).