Склонив колени, Лицемер замер в дальнем углу, вознося молитвы вместе с остальными; странное чувство, впервые возникшее у входа в храм, вернулось. Чувство было чрезвычайно тонким, неверным; сколь не пытался, Лицемер не мог понять, что служит его источником.
Легчайшее, едва уловимое ощущение темной силы — но самой темной силы не было нигде, да и не могло быть здесь, на девятом небе, в самой сердцевине Света. В какой-то момент он даже решил, что обманывает сам себя: его склонность видеть во всем ложь могла представить ему иллюзию лжи там, где никакого обмана не было — и эта мысль, как ни странно, позволила ему наконец определить сущность той темной силы, которую он как будто бы ощутил: это сила была его собственной. Нет, он не обманывал себя, но в этом месте было что-то, что лгало: лгало постоянно, ежечасно и ежеминутно. Оно могло обмануть духов и людей, всех богов, всех Князей Света, могло обмануть даже само Солнце — но только не Отца Лжи, сила которого являлась источником всех неправд и обманов. Тончайшая, неуловимая ложь, почти неотличимая от правды — Лицемер был настолько поражен, обнаружив ее, что не заметил, как служба закончилась и обитатели неба стали удаляться из зала. Лицемер не ушел; он уже не думал о том, что может выдать себя и что, возможно, его заманили в ловушку — он должен был разобраться, что же тут происходит. Он столкнулся с тем, чего не понимал: почуяв ложь, он так и не смог определить, в чем она заключается и какова ее сущность. Последние духи покинули зал; бог смирения мягко взглянул на коленопреклоненного ангела, терпеливо ожидая, пока тот уйдет или изложит свою просьбу.
Тогда Лицемер поднялся; может быть, он допускал ошибку, которая грозила ему новым падением с небес в Преисподнюю или новым безвременным пребыванием в Озере Грез — но все же он взглянул Богу Смирения в глаза и спросил:
— Кто ты такой?
Уже задав вопрос, он подумал, что может оказаться непонятым; кроме того, его интересовала не личность этого Светлого Князя, а его сущность. Поэтому, не дожидаясь ответа, он повторил вопрос, задав его в несколько иной форме:
—
Вельнис подошла к дверям старой башни в четвертом часу, отперла их и, оставив Риерса сторожить вход, поднялась наверх. До торжественного приема, устраиваемого отцом в честь прибытия сыновей Лакхарского князя, оставалось еще около трех часов, которые она сможет посвятить духовной практике. Потом, после приема, когда она придет в свои покои, скинет с ног туфли и сбросит тяжелое бальное платье, ей будет уже не до практик. Княжичи будут распушивать хвосты, наперебой ухаживать за ней, заводить разговоры, шутить, пытаться ее заинтересовать; она будет смеяться их шуткам, танцевать с ними, проявит дружелюбие и участие, которое, впрочем, сменится холодком как только кто-то из них решит, что сумел вызвать в княжне интерес — все как всегда. Бессмысленные телодвижения кукол в кукольном театре, но она должна исполнять свою роль хорошо — во имя процветания Ирисмальского княжества, а еще потому, что носить маску, но оставаться при этом самою собой — это тоже часть ее духовной практики.
На втором этаже башни, в луче света, падавшем из бойницы, кружились частицы пыли.
Вельнис задержала шаг. Все как тогда… только Эдрика нет. Он убил королевского эмиссара, и сбежал из города в начале лета вместе с каким-то чернокнижником. А ведь ей почти удалось соблазнить его. Мать убеждала ее действовать решительнее и не терять времени даром, но Вельнис хотелось продлить период, предшествующий близости. Секс означал конец отношениям — потому что Эдрик, несомненно, не остался бы с ней, узнав, кто она и для чего он ей нужен — а ей не хотелось его отпускать. Мать предупреждала ее, что она влюбится, если только узнает его поближе — так и произошло. Идеальный воин, не знающий ни страха, ни сомнений, сгусток чистой решимости и воли; прекрасный актер, умный и наблюдательный, да еще и бессмертный полубог в придачу — как в такого не влюбиться? Вельнис решила растянуть удовольствие от встречи и вот чем все обернулось: она его потеряла. Княгиня Изель, ее мать, была расстроена.
Мягко говоря.