Бог не Желает (ЛП)

- Она била себя по лицу, - сказал тот. - Так жестоко, что я почти не узнавал ее.

- Возможно, это акт крайнего отчаяния. Она не хотела, чтобы ее лицо преследовало тебя, когда накатят ужасные воспоминания. Смирись с этим, если можешь. Это была не она, не твоя мать. Кто-то иной. Кто-то иной учинил с тобой эту мерзость.

- Не благословил, значит.

- Нет, он проклял тебя, Рент.

- Но настоящая мать любила меня и благословляла.

- Так, как умела. Да. Если можешь, прости ее. Но никогда не прощай жену кровяного масла, которая изнасиловала тебя.

Рент утер глаза. - Не знаю, Дамиск, что со всем этим делать.

- Думаю, я тоже не знаю, - сознался Дамиск.

- Дамиск?

- А?

- Думаю, ты спас меня, чтобы это рассказать. Но не ради меня, ведь во мне ничего особенного. Думаю, ты хотел оставить добрую запись на своей душе. Потому что...

- Потому что там слишком много дурных? - Дамиск сложил ладони и встал, кряхтя. Ноги казались слабыми. - Брось кости в костер, ладно? Ночью будет ветер. Нужно уйти дальше в лес.

Пока парень принимался за сборы, Дамиск взял лук и колчан, заставляя себя думать о насущном. "Оставим это. Слишком много даже для двоих. Все безумие мира... что ты можешь делать? Что может сделать это дитя?

Я твердил о правосудии, а он рассказал такое. Карса Орлонг, тебе за многое придется ответить. Когда твой бастард отыщет гнев, когда поймет размах твоего предательства - что виновата не беспомощная мать, а ты, Карса Орлонг..."

Дамиск потер лицо, еще раз глубоко вздохнул, чтобы позаботиться о том, что вокруг, о том, что сейчас. Переход карибу уничтожил всё под ногами. Сучья и ветки внизу деревьев были съедены, подлесок выглядел неузнаваемо. Не осталось следов дичи, а он плохо знал эти места.

Иначе говоря, пойдут они медленно. Он стоял, глядя на ожидавший их крутой склон, пока Рент не закончил дела, встав рядом. Дамиск поглядел на полукровку. - В следующей жизни моя душа воспрянет посреди гнилых костей в самой жалкой, черной из низин, и там останется надолго. - Он поскреб в броде. - Благая пометка? Ну, хотя бы начало.

Найденный ими гребень вел вглубь суши. Озера видно не было, хотя Дамиск понимал: они идут почти параллельно берегу, забирая западнее. Даже эта возвышенность была усеяна оврагами и провалами. Почти везде оставалась лишь черная грязь, бесчисленные копыта перемешали слои мхов и лишайников. Нужно было выйти за пределы пройденной карибу местности, чтобы найти хорошую воду. Дамиск надеялся, что это случится до темноты.

Немногие сосны и черные ели достигали здесь положенной высоты и стати, а корни их часто вились змеями, канатами, отыскивая любые трещины, так что каждый шаг был опасен. Медленно спускался сумрак. Прохладный воздух стал холодным, но без зимней кусачести; верный знак, что времена года сменились.

Новый сезон, время надежд, обновленных амбиций и оживившейся решимости. Время нового подъема всяческих заблуждений, воздух кипит манящими обещаниями. Настроение Дамиска портилось. Он видел слишком много новых начал, слишком часто находил в сердцевине новизны лишь пустоту, потаенную гниль.

Разумеется, даже за одну жизнь охотник успел заметить, что дичь исчезает во все более широком круге, центром которого стало Озеро. Слишком многие верят, что мир неизменен, вечен в своих повторах. Переход одного сезона в другой и так далее, вот что обманывает их. Для Дамиска эта сладкая ложь была одним из худших видов глупости.

Нет, перемены вовсе не "непредсказуемы". Совсем напротив. Когда глаза открыты и разум мыслит во всю силу, приход перемен не только предсказуем. Он неизбежен.

Он думал, как объяснить это Ренту, ребенку-великану рядом, как изложить теорию работы мира; что самые важные константы не найти в законах природы, в желании есть, спать и размножаться. Не найти в этапах расцвета и упадка. Не найти во временах года, традициях, в тех границах, кои зверь и человек чертят себе на песке.