Бог не проходит мимо

Прошло еще пять лет, и Люба уже шила платья дочерям своих первых клиенток. Вот так и стала бабушкой, думала она. Схоронила маму и осталась совсем одна на белом свете. Любе стало страшно. Страшно оттого, что одинокая старость уже не за горами и скоро некому будет подать стакан воды. И Люба решила родить для себя.

Для этого по совету своей знакомой взяла путевку на двадцать один день в Кисловодский дом отдыха. 'Гам ходила на танцы и вечера для тех, кому за… Присматривалась к разношерстной скучающей курортной публике. Но ЕГО все не было. Люба даже начала сомневаться в успехе своей затеи.

Если не сейчас, то никогда, тридцать седьмой год как-никак, думала Люба. И когда она было совсем разочаровалась и решила, что не судьба, ОН появился: красивый и статный, похожий на голливудскую звезду. Он сам пригласил ее на танец, потом еще и еще. Они гуляли по аллеям, ездили в горы и по лермонтовским местам, а потом случилось то, для чего Люба сюда приехала. Для Любиной затеи он подходил на все сто: не пьет, не курит, занимается спортом, якобы разведен, но имеет двоих детей. Это значит, что он не бесплодный, не импотент, не извращенец. Другое Любу и не интересовало.

Закрутился бурный курортный роман, но Люба даже влюбиться в него не догадалась. Она думала только об одном: забеременеть, обязательно забеременеть. И когда он деликатно предложил ей предохраняться, она с возмущением это отвергла. Оставшиеся две недели пролетели как один день. Вернувшись домой, Люба с ужасом ждала, что беременность не подтвердится. Она боялась радоваться, боялась ходить и дышать. Когда через месяц ее уже серьезно тошнило, она была вся — счастье, воспринимая женские скорби как самое лучшее, что могло случиться в ее жизни. Весной она родила сына Андрея. Отчество дала ему в честь своего отца — Павлович. В графе «отец» у Андрея стоял прочерк, впрочем, как у тысяч таких же советских детей матерей-одиночек. Когда маленький Андрей спросил у мамы, где его папа, Люба ответила честно: папы, сынок, у тебя нет, у тебя есть только мама. Она не стала рассказывать сыну глупости о погибшем во льдах летчике или о доблестном милиционере, павшем от бандитской пули.

«Есть дети, которые имеют и маму, и папу, а есть дети, у которых только мама».

«Мама, а есть дети, у которых только папа?»

«Есть и такие дети», — ответила Люба. На этом вопрос о папе для Андрея был закрыт, и эта тема мальчика больше не интересовала.

Лишь на смертном одре Люба пожалела, что ничего не знает об отце Андрея. Она даже имя его точно не запомнила: то ли Родион, то ли Ричард, да и вряд ли он называл свое настоящее имя. Правда, осталась одна фотография, случайно сделанная на прогулке в окрестностях Кисловодска.

Тогда на пустой аллее к ним буквально пристал уличный фотограф, умолявший сделать снимочек. Ричард категорически отказывался, но Люба поддалась и согласилась сфотографироваться. Когда она забирала фотографии, уже перед самым отъездом, фотограф рассыпался в комплиментах, говоря, что они очень красивая пара. Люба улыбнулась и, прижав к себе фотографии, быстро вышла на улицу. Больше она никогда не видела ни Ричарда, ни фотографа, да и в Кисловодск не случилось съездить. Кто он и откуда, этот Ричард, она не знала, а значит, и Андрей никогда об этом не узнает.

Умерла Люба в середине декабря. На похороны съехалось очень много народа. Был ужасный промозглый ветреный день, с утра шел проливной дождь, часто сменявшийся обильным мокрым снегом. Дороги развезло, и на кладбище грязь была непролазная.

На юге принято хоронить на следующий день после смерти. Покойников редко везут в храм — священника приглашают домой. Местный батюшка отпел Любу дома, а потом, несмотря на погоду, отправился и на кладбище. В могиле стояла вода, и это очень встревожило и без того потрясенного Андрея. Он не давал опускать чуда гроб, обхватил его своими руками и долго беззвучно трясся, только батюшка смог его уговорить отпустить I роб. Батюшка пригласил Андрея к себе, а потом, чтобы мальчика не забрали в детский дом, мать отца Леонтия оформила над ним опекунство. По тем временам служителю культа усыновить или оформить опекунство над ребенком было невозможно. Но матери священника, как герою труда и фронтовичке, это сделать разрешили.

Так и остался Андрей у местного священника, пока к ним в станицу однажды не приехал на престольный праздник архиерей, епископ Серафим. Владыке очень понравился красивый благоговейный юноша, прекрасно певший и знавший церковный устав. Времена шли самые что ни на есть перестроечные, тем не менее хорошие иподьяконы всегда были редкостью. Вот и забрал владыка Андрея к себе в иподьяконы, уговорил отца Леонтия, расписав сказочные перспективы в архиерейском доме. Священник не мог препятствовать воле епископа и не без сожаления отпустил своего подопечного. Епископ Серафим стал со временем для Андрея и отцом, и духовником.

Через несколько лет владыка, уже будучи правящим архиепископом, отправил Андрея в семинарию в надежде вернуть его уже в сане священном и сделать своей правой рукой.