Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов

Машину, которая имела сразу два прозвища — «газик» и "козел", — вел паренек лет двадцати.

— Зови меня Кузя, и вся музыка, — сказал он, когда мы знакомились.

Он уверенно гнал свой «газик» по уличкам и переулкам, чуть притормаживая на поворотах.

— Овражий переулок? Будет тебе Овражий переулок! — приговаривал он, продолжая петлять по городу.

Собираясь в Россию, я, конечно, не раз думал о том, что мне предстоит побывать на улице своего детства, а может быть, в родном доме. Эта мысль не выходила из головы с тех пор, как я приехал в Ростов. Я каждый день собирался туда пойти, потом откладывал и постепенно стал думать об этом спокойнее.

А теперь этого свидания с детством ничто уже не могло предотвратить. И я был рад этому. В конце концов, это нужно было и для дела. Но мне становилось все страшнее…

Никогда не забуду этого мгновения — машина делает крутой поворот и останавливается. Я смотрю прямо перед собой и чувствую, как сердце у меня сжимается, а затем бьется такими частыми толчками, что я невольно прижимаю руку к груди.

— Вот он, твой Овражий, будь он неладен! — слышу я словно издалека голос Кузи.

Мы остановились в начале улицы. Я видел ее всю, вплоть до взгорка, за которым угадывался Дон. Вон дом тети Лены. А справа — чуть наискосок — Пал Самсоныча. Все как было — даже скамеечка у забора. А впереди слева стоял мой дом, мой родной дом — точно такой, каким я его помнил. Не отрываясь, смотрел я на него… В какое-то мгновение мне вдруг почудилось, что я побегу сейчас домой, к маме, и она скажет; "Мой руки, сынок, будем обедать"… Я слышу голос Кузи:

— Чего плачешь-то?.. Да брось ты протекать, ей-богу! — взмолился Кузя. — Скажи лучше, что делать?

Я попросил его оставить меня здесь.

— Тут неподалеку живет мой дядя, — сказал он. — Я смотаюсь к нему часика на два, а потом приеду за тобой.

Чем ближе я подходил к нашему дому, тем медленнее делались мои шаги. Я у калитки. Берусь за отполированное руками железное кольцо и слышу, как во дворе сердито шаркает пила. Ну, конечно же, сейчас осень, и мама позвала пильщиков готовить на зиму дрова.

Я вошел во двор и закрыл за собой калитку. Рослый мужчина в синей рубахе и женщина в платке, соскользнувшем на плечи, пилили толстый березовый кряж. Не прерывая работы, они громко о чем-то разговаривали. Женщина засмеялась. За шумом пилы и разговором они не услышали, как я вошел. И только когда кряж разломился надвое, мужчина увидел меня.

— Что надо?

Как ответить? Действительно, что мне тут надо? Женщина накинула на голову платок и смотрела на меня, подозрительно щурясь. Я подошел к ним:

— Извините меня. Дело в том, что я жил в этом доме…

Мужчина и женщина переглянулись.

— Это ваш дом? — спросил мужчина.

— Да. Я здесь жил. Я долго не был в Ростове, и мне захотелось посмотреть…

— Господи, пожалуйста, просим вас — проходите, — засуетилась женщина.

— Можно мне зайти в сад?

— Господи, конечно! Идите…

Я стоял под яблоней и затаив дыхание слушал бумажный шелест осенней листвы. Поднял голову и на верхушке тополя увидел скворечник… Знакомый скворечник.

Он был серый, старенький, как и наш дом, на боковой его стенке появилась косая трещина… Я знаю — скворечник сделал отец. Все еще жила эта последняя память о нем…

Когда я вернулся во двор, там не было ни мужчины, ни женщины. Я быстро прошел мимо окон к воротам…

Если бы сейчас появился Кузя, я бы не задумываясь уехал отсюда. Но машины не было, и я пошел к Дону.

— Товарищ! Товарищ! — услышал я женский срывающийся голос.

Я медленно обернулся и увидел в открытом окне дома растерянное лицо тети Лены.

— Юрик! Это ты? Юрик! — крикнула она, через минуту выбежала на улицу и остановилась в распахнутой калитке, держась за ее створы. — Юра, ведь это ты? — тихо спросила она.

— Я, тетя Лена…

Она подбежала ко мне, обняла и, уткнувшись лицом в мою грудь, зарыдала в голос…

В ее доме все было как раньше. Абсолютно все. На том же месте, у окна, стояла швейная машина, а подоконник был завален шитьем.

Я стал рассказывать о себе. Тетя Лена смотрела на меня глазами, полными слез:

— Мы с Пал Самсонычем не раз тебя вспоминали…

— Он жив?

— А как же! Третий месяц как вышел на пенсию. Вот кто жалеть будет, что тебя не увидел! Его сейчас дома нет.

— Я его дождусь.

— Дождись, Юра. Он тебя любит. "Это был, говорит, мальчик с хорошим сердцем".

Мы долго молчали. Я видел, что тетя Лена хочет о чем-то спросить.

— А мама погибла там…

Тетя Лена замахала руками, и глаза ее стали круглыми.

— Ты брось… ты брось… — бормотала она. — Вот горе-горюшко, так вся ее жизнь и прошла без покоя. За что же это ей горе такое? За что? Жила честно, любила людей… За что?..

"Бог дал, бог взял" — вдруг всплыло из глубины моей памяти.

За окном послышались отрывистые гудки — это сигналил Кузя. Я не хотел, не имел права сейчас уезжать, ко, с другой стороны, чувствовал, что нервы мои на пределе и, если я сейчас же не убегу от всего этого, произойдет что-то непоправимое.

— Тетя Лена, это за мной. Надо ехать.

— А Пал Самсоныч?

— Я приду еще, тетя Лена. Вы ему привет огромный передайте. Скажите — приеду к нему обязательно. Обязательно.