Бог Мелочей

Беда, однако, была еще в двух неделях пути от того вышитого синим крестиком предвечернего часа, когда Маргарет-кочамма лежала и отсыпалась после перелета. За окном спальни, как тихий заботливый кит, проплыл Чакко, который шел к товарищу К. Н. М. Пиллею и решился было по пути заглянуть внутрь и посмотреть, не проснулись ли его жена (Бывшая жена, Чакко!) и дочь и не нужно ли им чего. Но в последний миг решимость изменила ему, и он по-толстячьи валко миновал окно не останавливаясь. Софи-моль (Не спящая, Не мертвая, Не спокойная) видела, как он проходит.

Она села на кровати и стала смотреть на каучуковые деревья. Солнце за время ее сна переместилось по небу, и дом теперь бросал на плантацию островерхую насыщенную тень, делавшую темную древесную зелень еще более темной. Где тень кончалась, там свет был ласкающий и нерезкий. По крапчатой коре каждого дерева шел косой разрез, из которого, как белая кровь из раны, сочился млечный каучуковый сок, стекая в привязанную к стволу чуть пониже половинку кокосовой скорлупы.

Софи-моль встала и принялась рыться в кошельке спящей матери. Вскоре она нашла то, что искала, – ключи от стоявшего на полу большого запертого чемодана с наклейками авиалиний и багажными бирками. Открыв его, она перепахала его содержимое с деликатностью собаки, копающейся в цветочной клумбе. Она потревожила стопки белья, глаженые рубашки и блузки, шампуни, кремы, шоколадки, клейкую ленту, зонтики, мыло (и другие еще закупоренные лондонские запахи); хинин, аспирин, антибиотики широкого спектра действия. «Бери, бери все подряд, – советовали Маргарет-кочамме встревоженные сослуживицы. – Мало ли что». Желая внушить коллеге, отправляющейся в Сердце Тьмы, что:

а) С Кем Угодно может случиться Что Угодно; и поэтому нужно

б) Быть Готовой.

Софи-моль наконец нашла, что искала.

Подарки для двоюродного брата и сестры. Треугольные башенки шоколадок «тоблерон» (размякшие и покосившиеся от жары). Носочки с разноцветными пальчиками. И две шариковые ручки, с обратного конца до половины наполненные водой, в которой был виден миниатюрный лондонский пейзажик. С Букингемским дворцом и Биг-Беном. С магазинами и людьми. С красным двухэтажным автобусом, который, движимый пузырьком воздуха, плавно курсировал взад и вперед по безмолвной улице. Что-то зловещее было в полном отсутствии шума на оживленной улице внутри шариковой ручки.

Софи-моль сложила подарки в свою стильную сумочку и вышла с ней в мир. Вышла заключать нелегкую сделку. Договариваться о дружбе.

О дружбе, которая, к несчастью, так и не получила точки опоры. Осталась неполной. Повисла в пустоте. О дружбе, которая так и не обрела сюжета и формы, вследствие чего Софи-моль гораздо быстрей, чем тому следовало быть, стала Воспоминанием, тогда как Утрата Софи-моль все тучнела и наливалась силой. Как плод в пору спелости. Нескончаемой спелости.

Глава 14 Трудясь – Борись

Чакко взял напрямик через рощицу клонящихся к солнцу каучуковых деревьев, чтобы выйти на главную, улицу не раньше, чем почти у самого дома товарища К. Н. М. Пиллея. Шагая по ковру сухой листвы в тесном своем костюме для аэропорта с перелетевшим через плечо галстуком, он выглядел чуть странновато.

Когда Чакко пришел, товарища Пиллея дома не было. Его жена Кальяни, у которой на лбу была свежая сандаловая паста, усадила Чакко в маленькой общей комнате на стальной складной стул и вышла в отделенное ярко-розовой нейлоновой кисеей соседнее помещение, где в большой латунной масляной лампе мерцал маленький огонек. Сытно-жженый обволакивающий запах тянулся оттуда через дверной проем, над которым висела дощечка с лозунгом: «Трудясь – Борись. Борясь – Трудись».

Чакко был для этой комнаты слишком велик. Голубые стены давили на него. Он озирался по сторонам – ему было немного не по себе. На решетке маленького зеленого окна сохло полотенце. Обеденный стол был покрыт синтетической скатертью с ярким цветочным узором. Над гроздью мелких бананов, лежавшей на белой с синим ободком эмалированной тарелке, плясали плодовые мушки. В одном из углов комнаты были кучей сложены зеленые неочищенные кокосовые орехи. На полу в солнечном решетчатом параллелограмме косолапо лежали детские резиновые шлепанцы. У стены позади стола стоял застекленный шкаф. Его содержимое скрывали от глаз висящие внутри ситцевые занавесочки.