Бог любит Одессу

– А это кафе при институтской гостинице, – ответила Наталья, – мы добрались до конечного пункта нашей поездки.

Савелий

– У тебя что, в машине нет кондиционера? – спросил Савелий, – когда они прилично отъехали от Одессы и мчались по выгоревшей от зноя степи, от чего жара в салоне казалось просто невыносимой.

– Я же открыл все окна.

– Ну да, окна ты открыл, и воздух пустыни стал проникать в салон.

Краморенко остановил машину, вышел из нее, достал из багажника ручную сумку-термос. Там было две холодные бутылки с минеральной водой. Одну он поставил рядом с переключателем скоростей, а вторую вручил Савелию.

– Пей и прикладывай к затылку, а то в обморок упадешь.

– Вот это выход из положения! – взъярился Савелий. – В соответствии с духом Одессы, так, что ли?

– В соответствии с обстоятельствами, – парировал Краморенко. – Цени. Вода в Одессе всегда была весьма ценным продуктом. В городе ведь нет своей воды.

– А море, а опреснители?

– Ты помнишь песню «Раскинулось море широко», так вот там есть такая строка: «Окончив кидать, он напился воды, воды опресненной, нечистой…» Понял? Опресненная вода не годится для питья и приготовления пищи.

– А как же Одесса?

– А вот так, с тех пор как город стал Одессой, появилась проблема ее напоить. В конце концов, в XIX веке построили очистительную станцию в пятидесяти километрах от Одессы. Она очищала днестровскую воду и подавала по трубам в Одессу.

Краморенко вновь уселся за руль, машина тронулась. Савелий отхлебнул воды из бутылки и почувствовал себя лучше. Он приложился еще раз.

– Товарищ, – ехидно заметил Краморенко, – не злоупотребляй, лучше используй ее как холодильник, а не как источник. Приложи бутылку к затылку.

– Да, ты поэт, – сказал Савелий.

– С чего ради? – не понял Краморенко.

– Рифма необычная: бутылку к затылку.

– Действительно.

Так, переругиваясь, они добрались до базы отдыха в Затоке. Она представляла собой несколько дощатых бараков, которые назывались кемпингами, такого же дощатого клуба, довольно приличного здания столовой и администрации.

Возле каждого кемпинга было несколько беседок, от пляжа базу отгораживала металлическая сетка, за ней была полоса песка метров в пятьдесят, а за ним – синее Черное море.

Начальник базы был похож на старого атлета, который немного запустил себя, но под брюшком и дряблыми трицепсами еще сохранились железные сухие мышцы, которые в любой момент могли взорваться мощным движением. Именно такие ребята в девяностые, уйдя в рэкет, обеспечили переход государственной собственности в частную. Правда, многие из них не дожили до светлого капиталистического будущего и не воспользовались плодами того перехода. Но некоторым повезло. И представитель этих некоторых стоял перед Савелием, бесцеремонно разглядывая его с ног до головы.

– Юра, не похож он на журналюгу, – произнес начальник, обращаясь к Краморенко.

– Да что ты, Афанасьич, – засуетился Краморенко, – мы с ним в одной группе на журфаке МГУ учились.

– Хорошо, – сказал Афанасьич, – есть у меня несколько каморок для одинокого и холостого. Там прохладно, но нет телевизора и радио. Холодильника тоже нет. Но стоят они копейки, и я сдаю их почти даром. Хотя есть и номер пошикарнее.

Он махнул рукой в сторону сооружения, похожего на вигвам, правда, выстроенный из дерева.

– Это наш люкс, там две комнаты на двух человек, но душ, бытовка и холодильник персональные. Разумеется, и стоят они дороже. Что выбираем?

– Вигвам.

– Что?

– Люкс, – поправил Савелия Краморенко.

– Ты правильный пацан, – сказал Афанасьич, – это мой тест на вшивость. Идите в бухгалтерию платите за номер и размещайтесь. А ты, Юра, привет, боссу передавай, скажи, жив еще Афанасьич.

После этих слов начальник базы скрылся в домике администрации, а Савелий и Краморенко пошли в бухгалтерию. Потом они устроились в одной из комнат люкса, переоделись и направились на пляж.

Искупавшись и забравшись под тень одного из немногочисленных грибков, завалились на полотенца.

– Он знаком с твоим боссом? – спросил Савелий, кивнув в сторону домика администрации.

– Да, – ответил Краморенко, – он был у него правой рукой…

– Когда тот захватывал Ильичевский порт?

– Наверное, меня тогда в Одессе не было.

– Ты домой когда?

– А вот схлынет жара, и поеду, а то в дороге угореть можно, машина-то без кондиционера.

– Ага, а меня, значит, можно было по жаре сюда вести.

– Не можно, а нужно. Чтобы ты почувствовал не только дух, но и температуру Одессы и ее окрестностей.

– Козел…

– Сам такой!

– Да, есть во мне и это, иначе с тобой не общался бы. И что я в тебя такой влюбленный?

– А я тебе списывать философию давал, – произнес Краморенко.

– А вот и нет, философии ты мне списывать как раз и не давал.

– Почему? Это была не философия?

– Нет, это была философия, но я ее не списывал, потому что философии у нас как раз и не было, – сказал Савелий.

– Как, не было?

– А так, дисциплина была, экзамен мы по ней мы сдавали, а вот философии как таковой на журфаке в то время уже не было.

– А, ты в содержательном смысле, – протянул Краморенко.

– В содержательном.