Бог лабиринта

Он был в бешенстве, когда она не воспользовалась его предложением. Однажды он встретил ее в коридоре и вопросительно посмотрел на нее: она отрицательно покачала головой и заспешила прочь. Доггет также не сумел уговорить ее прийти. Она сохранила свою часть сделки, но Гленни это все казалось вершиной неблагоразумия: она уже раз отдалась ему, а теперь отказывается: где тут логика? «Я потрачу последнюю гинею на ночь в постели с этим целомудренным и добродетельным дьяволенком». Он попросил Доггета попытаться шантажировать ее угрозами, что обо всем будет рассказано ее жениху, а затем, когда это не помогло, он пригрозил, что увезет ее насильно в карете. Но девушке уже все это осточертело: в ту же ночь она исчезла. Предполагают, что она присоединилась к своему жениху, который теперь уже не зависел от хозяина. В отвратительном расположении духа Гленни сел в карету на Амстердам и утешал себя мыслью, что «пять минут у медного котла стоят двадцати пяти гиней».

Весь этот эпизод имеет неприятный привкус. Гленни увидел девушку раздетой и захотел поиметь ее; открытие, что она в положении, только добавило ему решимости. Он смог бы переждать и заставить прийти к нему в комнату на следующий день. Она явно решила не возвращать денег. Но была особая пикантность в обстоятельствах, при которых он решил обладать ею – особенно, когда жених ждал ее в комнате. Интересно отметить использование им слова «добродетельная». Девушка не была добродетельная, она забеременела. Но он ее видел именно такой, что и заставило его так жаждать ее – добродетельную, целомудренную, уважаемую, полюбившую кого-то другого. Как это подходило к такой «добродетельной» – задрать ей сорочку и трахать у медного котла, со спущенными до лодыжек брюками! Но сделав это, он решил оккупировать завоеванную территорию, повторить полюбившееся ему занятие. При нормальных обстоятельствах он не пытался бы затащить в постель девушку при помощи шантажа или умыкнуть ее в карете, но эта «добродетельная» девушка выразила желание победить, даже после того, как он сорвал ее планы. Тем не менее, он все-таки ее поимел, если даже она останется верной мужу на всю оставшуюся жизнь, ничто не может отнять у него заслугу ее соблазнения. Это пример грубейшего, наглейшего мужского садизма, которым проникнут весь этот эпизод. Но Гленни описал его в письме к Донелли, будто он был уверен, что тот одобрит его поступок. Мое собственное убеждение состоит в том, что если Донелли не сочтет всю эту историю непристойной и грязной, то значит, он такой же, как Гленни. Они оба были просто грязные распутники. Но так как у меня нет ответного письма Донелли, то я никак не могу узнать его истинную реакцию на грязные откровения Хораса Гленни.

В последующие десять дней я решил не заниматься делом Донелли. Я должен признаться в ужасной лени, или, скорее, упрямом нежелании тратить энергию на любую работу, которая мне оплачивается. Я чувствовал, что чтение различных писем и документов, взятых у сестер Донелли, было для меня унизительным школярством. Как мне все это осточертело! Вместо этого я заполнял страничку за страничкой свои личные дневники на темы, относящиеся к феноменологии, и изучал Витгенштейна, чей «Зеттель» только что прибыл из Блэквелса.

Затем сразу произошло несколько событий. Газета «Айриш таймс» опубликовала мое письмо, в котором я просил сообщить о любых материалах, касающихся Донелли. Два дня спустя «Таймс литерари сапплимент» опубликовала аналогичное письмо, написанное мной в Лондоне. Клаус Дункельман наконец написал мне письмо с извинениями из Хэмпстеда, объяснив, что мое письмо ему не передали, но оно лежит на его столе в холле по старому адресу, где его случайно обнаружил его друг. Некий мистер В.С.К. Элдрич из Корка написал, что он был другом покойной Джейн Эстон, умершей в 1949 году, и у нее были письма, написанные почерком Донелли. Правда, он не знает точно, что с ними стало. Наконец, Клайв М.Бейтс, внук Исаака Дженкинсона Бейтса, написал мне из Дублина, что его дед заболел, но если я случайно буду в Дублине, он будет счастлив принять меня. Он добавил, что его дед рад, что я с ним солидарен по поводу дела об убийстве в Ирландии на острове Ай и хотел бы обсудить это дело при личной встрече. В постскриптуме говорилось: «Я увидел ваше письмо в сегодняшнем выпуске „Айриш таймс“. Я могу кое-что предложить вам по интересующему вас вопросу». Осторожная последняя фраза взволновала меня. Он не смог заставить себя упомянуть имя Донелли. По всей вероятности, это говорит о том, что ему наверняка известно что-то важное, даже скорее всего многое, если он даже не доверяет себе, чтобы намекнуть об этом.