Бог лабиринта

Я увлеченно погрузился в чтение, совершенно забыв о присутствии Донелли, и с сожалением думал о том, что эти записки не предназначены для печати, и ловил себя на мысли, что подобное потрясение я уже однажды испытал в своей жизни, когда впервые увидел картины Остин на художественной выставке в Диагфилефе.

Донелли откупорил еще одну бутылку рома, но я отказался пить ром, хотя пригубил еще эля. Когда я закончил чтение этого отрывка, то с сожалением отложил в сторону рукопись.

– Вы абсолютно уверены, что не хотите этого напечатать?

– Думаю, да.

Я заметил:

– Вы поставили меня в затруднительное положение. Я теперь понимаю, почему вы назвали рукопись Флейшера грубой подделкой. Я не смогу рекомендовать Флейшеру опубликовать его книгу под именем Донелли. Это было бы абсурдно.

– Согласен.

– Может быть, мы придем к какому-нибудь компромиссу?

Он неспеша раскурил сигару.

– Наше семейство будет огорчено, если рукопись опубликуют.

– Но вы же сами говорили, что у вас плохие отношения с родственниками.

– Это так, но мне не хотелось бы лишний раз раздражать их чувства.

Такая щепетильность показалась мне, по меньшей мере, странной в устах человека, который только что сжег чужой сарай с сеном. Я несколько переменил тему разговора и поинтересовался, каким образом эти бумаги попали в его руки. На некоторое время он погрузился в молчание.

– По-моему, большой беды не будет, если я расскажу вам об этом. Когда Донелли нанес визит Руссо в Ньюшателе в 1756 году – Эсмонду было в то время около семнадцати лет, – он передал знаменитому философу свое эссе, написанное по-французски, в котором выступил с критикой Хьюма и д'Аламбера. Этот случай упоминается в книге Джона Морли «Жизнь Руссо». Несмотря на большую разницу в возрасте, Донелли и Руссо стали друзьями. В то время Руссо переживал тяжелую полосу в своей жизни. Клерикалы в Ньюшателе сыпали проклятия на его голову со всех амвонов, обвиняя его в том, что он якобы околдовал человека, скончавшегося в страшных мучениях. Однажды утром Эсмонд Донелли заметил, что над входной дверью Руссо кто-то укрепил огромный булыжник, который должен был рухнуть на голову философа, когда тот выйдет из дома, что привело бы неминуемо к его смерти. Эсмонд убрал камень, а на следующую ночь установил ловушку возле дома кузнеца, проявлявшего особую враждебность к Руссо. Этот кузнец, кстати, был единственным в городе достаточно сильным человеком, способным поднять столь огромный булыжник. Кузнец попался в ловушку, которая перебила ему руку и шейный позвонок. Но это не спасло Жан-Жака от преследований церковников, и он вынужден был все-таки покинуть город, так как дело зашло так далеко, что его стали забрасывать камнями на улицах Ньюшателя. Два года спустя, когда Руссо гостил в Лондоне у Дэвида Хьюма, Донелли поинтересовался судьбой своей рукописи, и Руссо сказал, что оставил ее в Париже и обещал вернуть ее при первой же возможности. Но своего обещания так никогда и не выполнил.

– Вскоре после войны я остановился в Лозанне, где познакомился с книгопродавцом по имени Клузо, владевшим книжным магазином в Ньюшателе. Я поведал ему историю с рукописью Донелли, и он обещал мне помочь отыскать ее. Шесть месяцев спустя он написал мне и предложил продать рукопись за довольно умеренную цену, которая была мне по карману. По-моему, он нашел рукопись среди разной старой рухляди в доме человека, у которого Руссо снимал квартиру. Там же он обнаружил и страницы путевого дневника Донелли.

Через несколько лет Клузо написал мне и спросил, интересуют ли меня еще рукописи Донелли. Он случайно наткнулся на еще одну в Женеве. Мне известно, что Эсмонд снимал дом в Женеве и провел там последние двадцать лет жизни, и только за год до смерти в 1830 году вернулся в Ирландию, захватив с собой большую часть своего имущества. Я не мог понять, как эта отдельная рукопись осталась там, хотя у меня было довольно интересное предположение. Дело в том, что в то время Женеву посетил Байрон, и Шеридан свел его с Эсмондом Донелли. Несколько недель спустя Байрон писал Хобсону из Пизы, что прочитал «непристойные и забавные рукописи старика Эсмонда». Я полагаю, что этим Эсмондом и был Донелли. Возможно, еще Байрон брал у него рукопись и забыл ее вернуть.

Меня искрение восхитила ясная манера, с которой Донелли поведал мне всю эту историю. Хотя он выпил уже вторую бутылку рома, он рассказывал все это так же трезво, как церковник, рассуждающий о явлении Христа народу.