«Бог, король и дамы!»

У ее католического величества королевы Изабеллы де Валуа появилась новая игрушка. Игрушка отличалась белокурыми локонами, наивным взглядом голубых глаз и дивной непосредственностью. Кукла королевы Изабеллы звалась Агнесой Хагенау, вернее сказать, «ее сиятельством графиней Хагенау». Правда надменные испанцы, обычно до мелочей соблюдавшие этикет, ни разу не обратились к восьмилетней крохе подобным образом. Ибо малышка была не просто очередной дочерью очередного союзника при дворе короля Филиппа.

Дочь принцев Релинген и внучка императора Карла V стала нареченной невестой инфанта дона Карлоса. И титуловать будущую королеву Испании как простую графиню ни у кого из вельмож не поворачивался язык. Ибо все помнили старинную истину о том, что провинившийся язык отрубают вместе с головой. Его католическое величество, король Филипп, все же сжалился над подданными, пребывающими в состоянии растерянности, и объявил, что коль скоро невеста его сына еще и дочь принцев, и его племянница, не будет нарушением этикета обращаться к донне Инес просто «ваше высочество».

Еще одно обстоятельство весьма тревожило придворных его католического величества. Впервые в своей жизни они вынуждены были изо дня в день встречаться с ребенком. Не то чтобы благородные гранды и их не менее благородные супруги не имели представления, что такое дети и откуда они берутся — у многих славных семей было до дюжины детей и даже больше. Однако, следуя обычаю, дети воспитывались кем угодно и где угодно, но только не в родительском доме.

Вообще-то говоря, обычно это были проверенные монастыри строго устава, и чем знатнее была семья, тем более строгий монастырь она выбирала для воспитания своих отпрысков. Так что дети и родители встречались обыкновенно во время торжественной церемонии по случаю бракосочетания сына или дочери, если таковое не осуществлялось по доверенности. Нет, конечно, существовали семьи этих, как их там, «маранов», которые относились к воспитанию детей абсолютно безответственно, вверяя неокрепшие детские души заботам сомнительных нянюшек, мамушек и «воспитателей». И пожинали в результате горькие плоды вероотступничества и непочтительности к королевской власти.

Само собой, принцесса и будущая королева — совсем другое. И никому бы в голову не пришло оспорить мудрое решение его католического величества с детства обучать будущую королеву сложному искусству управления государством. Кроме того, всем было известно, что возраста у наследников испанского престола просто не бывает и они — совершенство с рождения. И, конечно же, вопросы, которая кроха задавала со всей наивностью и непосредственностью своих восьми лет, воспринимались окружающими как утонченная придворная интрига.

Так, после настойчивых уговоров жениха попросить, чтобы во время праздника по случаю помолвки, на костер отправили не двести, а триста, или даже больше еретиков, Агнеса на аудиенции у его величества поинтересовалась, во-первых — зачем нужно отправлять кого-либо на костер, а во-вторых — почему этих еретиков должно быть именно двести, а не сто или триста. Все эти цифры ни о чем не говорили маленькой принцессе, кроме того, что триста больше ста — считать она умела пока лишь до сотни, однако никому и в голову не пришло, что невеста инфанта этого не знает. Его величество также не озаботился этим. Куда большую заботу вызвал у его величества сам вопрос. Филипп забыл старую истину о том, что один не слишком умный человек способен своим вопросом привести в замешательство и больше мудрых людей, чем его католическое величество. А может быть, король считал для себя невозможным вмешиваться в дела церкви. Как бы то ни было, Филипп посчитал необходимым поручить заботу о принцессе своему духовнику и по совместительству главе Святого трибунала.

Его преосвященство принял принцессу с суровостью весьма достойной той аскетичной жизни, которую вел, укрепляя истинную веру. И все же при первых словах крохи почувствовал неожиданное умиление. Последний раз подобное же умиление достойный прелат испытал после строгого сорокадневного поста, когда совершенно отчетливо увидел, как статуя Пресвятой Девы улыбнулась ему и одобрительно кивнула. Так что теперь, обнаружив столь пламенное благочестие в столь юной особе, его преосвященство смахнул с ресниц слезы и поклялся себе как следует просветить будущую королеву Испании — судя по всему, лучшую королеву со времен Изабеллы Католички.

Графиня-принцесса очень скоро поняла, что вопросы лучше не задавать. Стоило малышке спросить, почему это «его светлость» или «его сиятельство» более не здоровается с родственниками покойной жены, внезапно скончавшейся от простуды, как вокруг несчастного сразу образовывалось пустое пространство, тотчас заполняемое сбирами святой Инквизиции. И бедняга, уже обрадованный тем, что супруга столь счастливо избежала костра, а он — глупого расследования, мог только скрипеть зубами и хвататься за голову. Ибо не мог даже ругаться без риска быть обвиненным в святотатстве.