Бог-Император Дюны

Сказав мне эти странные слова, Господь Лето спросил:

— Почему ты не поинтересовалась тем, что ваша Община Сестер называет моей безумной тиранией?

Осмелев от его поощрительной манеры разговора, я сказала:

— Господин, мы знаем о некоторых ваших кровавых казнях. Они очень беспокоят нас.

И тут Господь Лето сделал одну очень странную вещь. Он закрыл глаза и спросил:

— Я знаю, что вас учат дословно и надолго запоминать слова, которые вы услышали в вашем сознании. Поэтому я сейчас рассматриваю тебя, как чистую страницу, на которой я пишу свои слова. Сохрани эти слова, я не хочу, чтобы они были утрачены.

Я заверяю свою Общину Сестер, что то, что я пишу дальше, есть доподлинные слова Господа Лето:

«Я определенно знаю, что, когда я перестану физически присутствовать среди вас, меня будут задним числом считать животным, лишенным человечности, страшным порождением Пустыни, на меня будут смотреть, как на тирана».

Это достаточно честно. Я действительно был тираном.

Тиран — это не только человеческое понятие, он не безумец — он просто тиран. Но даже вполне заурядные тираны имеют мотивы поступков, у них есть чувства помимо тех, которые приписывают им придворные историки. Но обо мне будут вспоминать, как о великом таране. Поэтому мои чувства и мотивы сохранятся в более водном виде, пока их окончательно не извратят историки. У истории есть способы возвеличивать некоторые характеры и отбрасывать другие.

Люди постараются понять меня и втиснуть в какие-то привычные для себя рамки. Они будут искать истины. Но истина всегда несет на себе отпечаток двойственности слов, которыми ее пытаются выразить.

Вы не сможете меня понять. Чем сильнее вы будете стараться, тем больше будете вы удаляться от истины, пока наконец я не превращусь в вечный миф о живом Боге!

Вот так обстоят дела. Я не вождь и не поводырь. Я — Бог. Я отличаюсь от вождей и поводырей Бог не несет ответственности ни за что, кроме бытия. Бог принимает все и, таким образом, не принимает ничего. Бога надо определить, но он все равно остается безымянным. Бог не нуждается в духовном мире. Мой дух живет во мне и отвечает на мои малейшие движения. Я делюсь с вами только потому, что это доставляет мне удовольствие — делиться с вами тем, чему научил меня мой дух. Именно он и есть моя истина.

Берегись истины, дорогая Сестра. Хотя многие искали ее, истина может оказаться опасной для того, кто это делает. Гораздо легче поверить в миф или умиротворяющую и ободряющую ложь. Если вы найдете истину, пусть даже временную, она может потребовать, чтобы вы совершенно изменили свой образ жизни. Спрячьте истину за словами. Тоща вас защитит естественная двойственность языка. Слова воспринять гораздо легче, чем дельфийские пророчества. С помощью слов можно кричать свою истину хором.

Но почему никто не предупредил меня об этом?

Я предупредил тебя. Я предупредил тебя примером, а не словами.

Слова неизбежно избыточны. Ты и сейчас записываешь их в своей замечательной памяти. Настанет день, когда люди обнаружат мои записки — в них тоже всего-навсего слова. Бессловесные движущие причины страшных событий лежат непосредственно под их поверхностью. Я предупреждаю тебя, что чтение моих слов может тебе повредить. Будь глухой! Нет никакой необходимости слышать, нет нужды ничего запоминать. Как успокаивает человека способность забывать, но как она опасна!

Такие слова, как мои, давно считаются обладающими таинственной силой. Существует тайное знание, которое можно использовать для управления забывчивыми. Моя истина — это содержание мифов и лжи, с помощью которых тираны манипулировали массами в своих корыстных целях.

Видишь, я поделился с тобой всем, даже величайшей тайной, тайной, с помощью которой я построил свою жизнь. Я открыл тебе эту тайну обычными словами: «Единственное прошлое, которое вечно пребывает внутри тебя, — бессловесно».

Бог-Император замолчал. Я осмелилась спросить его: «Это все слова, которые велит сохранить в памяти мой господин?»

— Да, это все слова, — ответил он, и мне показалось, Что он стал очень грустным и обескураженным. Казалось, этими словами он высказал свое последнее завещание. Я припомнила, что он сказал, что не увидит меня больше никогда в жизни, меня охватил страх, но я была очень благодарна моим учителям за тренировку — страх не от разился на звучании моего голоса.

— Господь Лето, — сказала я, — для кого предназначены те записки, о которых вы говорите?

— Для потомков, которые будут жить по прошествии тысячелетий. Я персонализирую своих скрытых во тьме будущего читателей, Сестра Ченоу. Я думаю о них, как о дальних родственниках, которые проявят любопытство к истории своей семьи. Они будут гореть желанием открыть для себя драмы, о которых могу поведать Только я. Они захотят связать эти драмы со своей жизнью. Они захотят смысла, а не слов, они будут жаждать истины!

— Но вы же сами предупредили меня об опасности истины, господин, — сказала я.