Бог-Император Дюны

Вскоре он услышал во внешнем покое звуки лютни бива. Да, эта юная послушница действительно талантлива. Басовые струны — как дождь, барабанящий по крыше, и шепот средних струн оттеняет основной тон. Может быть, однажды она дорастет и до балисета. Он узнал эту песню: глубокий гул осеннего ветра, память о далекой планете, где никогда не знали пустыни. Печальная музыка, жалостливая музыка, и все же чудесная.

«Это крик пойманных в клетку», — подумал он. — «Память о свободе». Эта мысль поразила его своей странностью. Неужели так заведено навеки, неужели нет свободы без бунта ради нее?

Лютня умолкла. Послышались тихие голоса. В покои вошел Айдахо. Монео посмотрел на вошедшего. Причуда освещения превратила лицо Айдахо в гримасничающую маску с глубоко запавшими глазами. Он без приглашения уселся напротив Монео, и эти световые фокусы кончились. «Всего лишь еще один Данкан.» Он переоделся в простой черный мундир без знаков отличия.

— Я все это время задаю себе один и тот же определенный вопрос, — сказал Айдахо. — Я рад, что ты меня вызвал. Я хотел бы задать этот вопрос тебе. Что было такое, Монео, чего НЕ УСВОИЛ мой предшественник?

Монео резко выпрямился, остолбенев от изумления. До чего же не Данкановский вопрос! Не смухлевал ли все-таки Тлейлакс, не создал ли этот экземпляр как-нибудь по-особому, отличающимся от других.

— Что навело тебя на этот вопрос? — спросил Монео.

— То, что я мыслил категориями Свободного?

— Ты не был Свободным.

— Ближе к этому, чем ты думаешь. Наиб Стилгар сказал однажды, что я, вероятно, был рожден Свободным, но не знал этого, пока не прибыл на Дюну.

— И как работает твое мышление Свободного?

— Ты помнишь присказку: никогда не води компании с тем, вместе с кем ты не хотел бы умереть.

Монео положил руки на стол ладонями вниз. На лице Айдахо проступила волчья улыбка.

— Тогда, что же ты здесь делаешь? — спросил Монео.

— Я подозреваю, что ты, Монео, — хорошая компания. И задаюсь вопросом, с чего бы Лито выбирать тебя своим ближайшим компаньоном?

— Я прошел его испытание.

— Такое, что и твоя дочь?

«Итак, он услышал, что они вернулись», — это означило, что кто-то из Рыбословш докладывают ему обо всем происходящем… если только Бог-Император не вызывал этого Данкана… «Нет, до меня бы это дошло».

— Испытание всякий раз другое, — сказал Монео. — Мне пришлось блуждать в одиночестве по пещерному лабиринту, не имея при себе ничего, кроме мешка с провизией и склянки с эссенцией спайса.

— И что же ты выбрал?

— Что? О… если ты пройдешь испытание, то узнаешь.

— Это — тот Лито, которого я не знаю, — продолжил Айдахо.

— Разве я тебе этого не говорил?

— Это — тот Лито, которого ты не знаешь, — сказал Айдахо.

— Потому что он самый одинокий из всех, кого когда-либо видело наше мироздание, — сказал Монео.

— Не играй на моих чувствах, пытаясь расшевелить во мне сострадание, — сказал Айдахо.

— Игра на чувствах, да. Это очень хорошо, — кивнул Монео. Чувства Бога-Императора — как река: плавная, когда ничто ей не препятствует, но бешеная, бурливая и пенистая при малейшем намеке на затор — не следует ему препятствовать.

Айдахо оглядел ярко освещенную комнату, посмотрел наружу во тьму, и подумал об укрощенном течении реки АЙДАХО, текущей где-то там за окнами. Опять обратив взгляд на Монео, он спросил:

— Что ты знаешь о реках?

— В моей юности, я путешествовал по поручениям Лито. Я даже доверял свою жизнь плавучей скорлупке суденышка, плыл на нем сперва по реке, а затем по морю, где ни с одной стороны не видно берега, когда его пересекаешь.

Произнося это, Монео подумал, что зацепил ненароком ключик к глубокой правде Владыки Лито. Эта мысль погрузила Монео в тягучие воспоминания о той далекой планете, на которой он пересекал море от одного берега до другого. Тогда, в первый вечер их плавания, обрушился шторм и где-то в глубине корабля слышалось постоянное раздражающее тук-тук-тук работающих двигателей. Он стоял на палубе вместе с капитаном. Его ум был сосредоточен на стуке двигателя, уходящем и возвращающемся, вместе с закипающим горами зелено-черной воды, снова и снова падающей и встающей вокруг, ухающего вниз, в провал волн корабля. Каждый раз сокрушающий удар кулака. Безумное движение, тряска, от которой мутило… вверх… вверх-вниз! Его легкие ныли от подавленного страха. Резкие перепады корабля — и море, старающееся их потопить — дикие взрывные накаты водных масс, час за часом, белые волдыри воды, растекающейся по палубе, затем одно море, другое море и следующее, и другое…

Вот где был ключик к пониманию Бога-Императора.

«Он одновременно и шторм, и корабль.»

Монео сосредоточил взгляд на Айдахо, сидящем напротив него под холодным искусственным светом. В нем ничто и не дрогнет но сколько же в нем жажды.

— Итак, ты не поможешь мне узнать, чего же не постигли другие Данканы Айдахо, — сказал Айдахо.

— Почему же, помогу.

— Так что же я раз за разом оказывался не способным усвоить? — Умение доверять.

Айдахо оттолкнулся от стола и бросил на Монео обжигающий взгляд. Когда Айдахо заговорил, голос его был грубым и скрежещущим: