— Ты судишь меня, Хви?
— Нет, я боюсь за Тебя.
— Подумай о цене, которую я плачу, — сказал он. — Все, кто от меня произойдут, унесут с собой кусочек моего сознания, запертого, затерянного и беспомощного внутри них.
Она поднесла обе руки ко рту напряженно глядя на него.
— Это тот ужас, которому не смог поглядеть в лицо мой отец, и который он старался предотвратить: бесконечные деления, деления, деления глухонемой личности.
Она опустила руки и прошептала:
— Ты сохранишь свое самосознание?
— В каком-то смысле… но буду немым. Жемчужинка моего разума уйдет с каждым песчаным червем и с каждой песчаной форелью червь будет разумным, но все же не способным шевельнуть ни одной клеточкой разума, разумным, но погруженным в бесконечный сон.
Она содрогнулась.
Лито наблюдал за ее попыткой понять такое существование. Способна ли она понять эту последнюю
— Владыка, они бы использовали это знание против Тебя, если бы я им рассказала.
— Ты им скажешь?
— Разумеется, нет! — она медленно покачала головой.
Зачем он принял это ужасное превращение? Неужели нет выхода?
Вскоре она проговорила:
— Этот аппарат, записывающий Твои мысли, нельзя ли его настроить на…
— На миллион меня? На миллиард? На еще большее количество? Моя дорогая Хви, ни одна из этих капель сознания не будет истинным мной.
Ее глаза заволокло слезами. Она моргнула и глубоко вздохнула. Лито узнал в этом упражнении бенеджессеритский метод обретения внутреннего спокойствия.
— Владыка, Ты меня ужасно напугал.
— И ты не понимаешь, почему я это сделал.
— Могу ли я это понять?
— О, да. Понять это могли бы многие. Что люди делают с таким пониманием — уже другой вопрос.
— Научишь ли Ты меня, что делать?
— Ты уже знаешь.
Она безмолвно это приняла, затем сказала:
— Это что-то, что надо сделать с твоей религией. Я это чувствую.
Лито улыбнулся.
— Я почти все могу простить твоим икшианским хозяевам, за то, что они преподнесли мне тебя, такой драгоценный дар. Проси и дастся тебе.
Она качнулась вперед на своей подушке, наклоняясь к нему.
— Расскажи мне о внутренних механизмах работы твоей религии.
— Ты достаточно скоро все обо мне узнаешь, Хви. Обещаю. Просто помни, что солнцепоклонники среди наших примитивных предков не так уж далеко сбивались с пути.
— Солнце… поклонники? — она качнулась назад.
— Солнце, контролирующее всякое движение, но которого нельзя коснуться. Такое солнце является смертью.
— Твоей… смертью?
— Всякая религия вращается подобно планете вокруг своего солнца, энергию которого она обязана использовать и от которого зависит само ее существование.
Ее голос стал почти шепотом:
— Что ты видишь
— Мироздание со многими окошечками, через которые я могу подглядывать. Что открывается в окне, то я и вижу.
— Будущее?
— Мироздание в корне своем безвременно и, отсюда, содержит все времена и все будущие.
— Понятно. Значит, Ты воистину разглядел то, что это… — она указала на длинное сегментированное тело, — предотвратит.
— И этого понимания тебе достаточно, чтобы проникнуться верой в святость — хотя бы на малую долю — того, чем я стал? — спросил он.
Она смогла лишь кивнуть.
— Если ты все это разделишь со мной, то, предупреждаю тебя, это будет ужасное бремя, — проговорил он.
— Сделает ли это твою ношу легче, Владыка?
— Не менее весомой, но ее легче будет принимать.
— Тогда я разделю это с Тобой. Только скажи мне, Владыка. — Пока еще нет, Хви. Ты должна проявить немного терпения. Она со вздохом подавила разочарование.
— Вот только мой Данкан Айдахо становится все неугомоннее, — сказал Лито. — Я должен разобраться с ним.
Она оглянулась, но никто в палату не вошел.
— Ты хочешь, чтобы я сейчас удалилась?
— Я бы хотел, чтоб ты никогда меня не покидала.
Она пристально поглядела на него, отметив — с какой же напряженностью он ее созерцает! — и голодная пустота его взгляда наполнила ее печалью.
— Владыка, почему Ты
— Сам я не решился бы просить тебя стать невестой Бога.
Ее глаза широко и потрясенно раскрылись.
— Не отвечай, — сказал он.
Едва двинув головой, она окинула взглядом всю скрытую тенями длину его тела.
— Не ищи тех частей меня, которых больше не существует, — сказал он. — Некоторые формы физической близости для меня уже недоступны.
Она опять внимательно посмотрела на его утопленное в чужеродной плоти лицо, заметила, как розова кожа его щек, и насколько же впечатляюще
— Если ты захочешь иметь детей, — сказал он, — я буду просить лишь, чтобы ты позволила мне самому выбрать их отца. Я еще ни о чем тебя не попросил.
Голос ее был еле слышен.
— Владыка, я не знаю, что…
— Скоро я вернусь в Твердыню, — сказал Лито. — Ты отправишься туда со мной, и мы поговорим. Там я расскажу тебе о том, что я предотвращаю.