Бог-Император Дюны

На этом Бог-Император отвернулся от Монео и погрузился в молчание. Глядя на сегменты огромного тела, Монео заметил, что признаки Червя несколько отступили. Значит, все, в конце концов, обернулось благополучно. Затем он подумал о Свободных с их петицией — и его страх вернулся.

«Это была ошибка. Они только вызовут Его. Зачем я им только сказал, что они могут подать свою петицию?»

Свободные будут ждать впереди, выстроясь на этой стороне реки и размахивая своими бумажонками.

Монео шел в молчании, его дурные предчувствия возрастали с каждым шагом.

Здесь взвевается песок, и там взвевается песок.

Там ждет богач, а здесь жду я.

Голос Шаи-Хулуда из Устной Истории

Отчет сестры Ченаэ, найденный среди ее бумаг после ее смерти:

Повинуясь догмам Бене Джессерит и приказаниям Бога-Императора, я изымаю это сообщение из представленного мною отчета, сохраняя его в тайном месте, где его смогут найти после моей смерти, поскольку Владыка Лито сказан мне: «Ты вернешься к своим вышестоящим с моим посланием, но эти слова ты пока что сохранишь в тайне. Я обрушу мою ярость на Орден, если ты нарушишь этот мой приказ».

Как предостерегала меня перед отъездом Преподобная Мать Сайкса: «Ты не должна делать ничего, что навлечет на нас Его гнев».

Когда я шла рядом с Владыкой Лито в том коротком шествии, о котором рассказывала, то решила спросить, что роднит его с Преподобной Матерью. Я сказала:

— Владыка, я знаю как Преподобная Мать приобретает память своих предков и других людей. Как это было с Тобой?

— Это было запроектировано нашей генетической Историей и, к тому же, сказалось воздействие спайса. Моя сестра-близнец Ганима и я проснулись в чреве матери, разбуженные еще до рождения присутствием наших жизней-памятей.

— Владыка… Мой Орден называет это Богомерзостью.

— И правильно делает, — ответил Владыка Лито. — Жизни-памяти твоих предков могут взять верх над тобой. И как знать заранее, что обретет власть над всей этой ордой — добро или зло?

— Владыка, как ты одолел такую силу?

— Я ее не одолел, — сказал Владыка Лито. — Но упрямое исследование фараоновой модели спасло и Гани, и меня. Ты знакома с этой моделью, сестра Чинаэ?

— Мы, члены Ордена, хорошо образованы в истории, Владыка.

— Да, но ты не думаешь об истории так, как думаю я, — сказан Владыка Лито. — Я говорю о заразе правления, которая была подхвачена греками, которые передали ее римлянам, а от римлян она разошлась так далеко и широко, что никогда полностью не отмирала.

— Говорит ли Государь загадками?

— Никаких загадок. Я ненавижу это, но это нас спасло. Гани и я заключили мощные внутренние союзы с предками, которые следовали фараоновой модели. Они помогли нам создать смешанную личность внутри погруженной в долгую спячку толпы.

— Я нахожу это смущающим, Владыка.

— Очень правильно делаешь.

— Почему Ты мне это все сейчас рассказываешь, Владыка? Ты никогда не отвечал подобным образом ни одной из нас — во всяком случае мне такое не известно.

— Потому что ты хорошо слушаешь, сестра Ченаэ, потому что ты будешь повиноваться мне и потому, что я никогда больше снова тебя не увижу.

Сказав мне эти странные слова, Владыка Лито затем спросил:

— Почему ты не спрашиваешь меня о том, что ваш Орден называет моей безумной тиранией?

Подбодренная его обращением, я рискнула заметить:

— Владыка, мы знаем о некоторых из Твоих кровавых казнях. Они нас тревожат.

И тогда Владыка Лито сделал странную вещь. Он закрыл глаза и проговорил:

— Поскольку я знаю, что ты владеешь мнемотехникой, точно запоминаешь и воспроизводишь любые слова, сестра Ченаэ, как будто ты одна из страниц моих дневников. Как следует сбереги эти слова, поскольку я не хочу, чтобы они были утрачены.

Теперь я заверяю мой Орден, что дальше следуют именно те слова, которые произнес Владыка Лито, воспроизводимые без малейших изменений:

— Я определенно знаю, что когда не буду больше осознанно присутствовать среди вас, когда стану лишь устрашающим творением пустыни, люди, оглядываясь на прошлое, будут видеть во мне тирана.

Вполне справедливо. Я был тираничен.

Тиран — не совсем человек, не совсем безумный, просто тиран. Но даже обычный тиран имеет мотивы и чувства больше тех, которые обычно приписываются ему поверхностными историками, а обо мне будут думать как о великом тиране. Таким образом, мои чувства и мотивы являются наследством, которое я бы сохранил, если история не исказит их слишком сильно. История обладает способностью усиливать одни характеристики, отбрасывая другие.

Люди будут стараться понять меня, определить доступными им словами. Они будут доискиваться правды. Но правда всегда несет в себе двусмысленность тех слов, которыми ее выражают.

Вы меня не поймете. Чем больше вы будете стараться, тем больше я буду отдаляться от вас, пока, наконец, не исчезну, превратясь в вечный миф — став, наконец, Живым Богом!