Бог Ярости (ЛП)

— Но у тебя же встал не из-за Клары, правда, малыш? — я огрызаюсь, придвигаясь ближе. Я чертовски опьянен и изо всех сил стараюсь не дать себе облизать его, как рожок мороженого. — Я всегда могу очень быстро это проверить.

Мои пальцы соскальзывают с его горла на челюсть, а взгляд останавливается на его сочных, соблазнительных губах.

Он вздрагивает и убирает руку с моей шеи, чтобы прижать ее к груди.

Только она дрожит.

Как и весь он.

И он не давит.

Его адамово яблоко покачивается вверх-вниз.

— Не смей.

— Или что, малыш?

— Николай, если ты не остановишься, да поможет мне Бог, я…

— Что? Ты опять оставляешь меня в неведении, малыш.

Он снова сглатывает, и на этот раз я ничего не могу с собой поделать. Я чертов мазохист, который зациклился на его члене.

Образно, конечно.

Я высовываю язык и облизываю его челюсть, полностью выбритую и чистую, как и весь он. У него чертовски цитрусовый вкус, и я хочу утонуть в нем, даже если он обжигает.

Я никогда не отличался хорошим самосохранением.

Он снова дрожит, как лист, его рука остается на моей груди, но теперь он впивается пальцами в мою кожу, и я не уверен, осознает ли он, что делает это.

Этого недостаточно. Этого, блять, абсолютно недостаточно.

Мне нужно еще, еще и еще.

Я провожу языком по впадине его горла и покусываю его адамово яблоко, как и мечтал. И, черт возьми, это вкуснее любых фантазий.

Он на вкус как мое собственное падение, и я готов утонуть в нем.

С губ Брэндона срывается стон, и я замираю, моя грудь расширяется, а член увеличивается в шортах, пока я не буду уверен, что сейчас лопну.

Еще.

Дай мне, блять, еще.

Я провожу языком по его подбородку, по точеной челюсти и останавливаюсь возле его губ, замирая, ноздри раздуваются, а дыхание становится тяжелым и глубоким.

Его выдохи совпадают с моими, искаженные и прерывистые. Неорганизованные и совершенно не контролируемые.

Именно такой, каким я его хочу.

Я буду поглощать эти губы и пировать на его языке, пока он не забудет все следы Клары.

Его глаза расширяются, словно он видит намерение, и он толкает меня так сильно, что я отшатываюсь назад.

Я вынужден отпустить его, мое тело изнывает от голода и требует большего.

Больше.

Больше.

Блять, больше.

Его челюсть дергается, а мышцы напрягаются. И вот так он снова превращается в зажатого засранца с серьезными проблемами.

— Я же просил тебя не трогать меня, ты, отвратительный придурок.

И вот так он, блять, все портит.

Я отвожу кулак назад, а затем бью его по лицу. Он спотыкается, держась только за стену, и я подхватываю его, с чистым удовлетворением наблюдая, как он падает на пол, а с его лица уходит вся эта дымка, сменяясь чистым замешательством.

— Я сказал, что изобью тебя на хрен, если ты еще раз это скажешь. Убирайся с глаз моих к чертовой матери, лицемер.

Вместо того чтобы ждать, пока он уйдет, я разворачиваюсь и ухожу в свою комнату.

Нервы на пределе, член пиздецки твердый, а в голове мелькают мысли о том, чтобы вернуться туда и набить ему морду.

Оттрахать по полной программе.

Влюбленность в натурала официально закончилась.

Глава 7

Брэндон

— Я в порядке, мам. Серьезно.

Я сжимаю переносицу, глядя на холст, залитый яркими желтыми красками, прижимая телефон к уху.

— Тогда дай мне взглянуть на твое лицо, милый, — говорит мама мягко, почти умоляюще.

Она всегда умоляет меня, моя мама, умоляет, просит, допытывается и нарушает мой распорядок дня.

Я глубоко вздыхаю.

Я веду себя как чертов придурок по отношению к матери, которая всегда относилась ко мне с заботой, любовью и пониманием.

И, возможно, я на взводе, потому что не хочу, чтобы она меня ненавидела. Я ненавижу себя достаточно за нас обоих.

— Ты же знаешь, я не люблю говорить по FaceTime, — ворчу я, а потом пытаюсь сказать более бодрым тоном. — Мне нужно закончить университетский проект. Поговорим позже.

— Брэн, — она замолкает, видимо, пытаясь тщательно подобрать слова. Ей никогда не приходилось фильтровать слова с золотым мальчиком нашей семьи, Лэном. Очевидно, я все порчу, включая мамину заботливую сторону. — Если ты испытываешь стресс или что-то еще, ты ведь знаешь, что можешь поговорить со мной, правда? Или можешь поговорить с папой, если хочешь. Мы здесь ради тебя, что бы ни случилось. Ты ведь знаешь это, да?

Моя грудь расширяется от сдавливающего выдоха, и я выталкиваю его из легких, но оно застревает в горле. Давление нарастает за моим черепом, и мне хочется удариться им о ближайшую гребаную стену.

Но я этого не сделаю.

Потому что я, блять, контролирую ситуацию.

Всегда.

— Я знаю, мам, — шепчу я в ответ.

— Послушай. Я знаю, что еще слишком рано об этом говорить, но я думаю, что Грейс могла бы подписать с тобой контракт в следующем году.

Я хмурюсь. Грейс, мамин агент, не только всемирно известна, но и является легендой в художественном совете Великобритании и даже занимает должность леди в Палате лордов.

Несмотря на свою репутацию, она подписала контракт только с тремя всемирно известными художниками, и мама — одна из них.