Бог Боли

На этот раз я не позволю Джереми найти нас, а если он найдет, я не уйду с ним. Я возьму Крейтона за руку и останусь.

Я возьму его с собой и убегу.

Тогда все будет хорошо. Все вернется на круги своя, и я не окажусь в ловушке этого кошмара.

Странно, какие мысли проносятся в голове, когда все остальное отменяется. Когда вокруг белый шум, мрачная тишина и красный цвет.

Много красного.

Кроваво-красного.

Красного. Красного. Красного.

Я не знаю, как я оказалась на коленях. Я не иду к тому месту, где он упал. Ползу по неровной поверхности с нескоординированной скоростью раненого животного.

Мое зрение слепо к окружающим нас людям, а уши глухи к крикам и хаотичному шуму.

Единственный звук, который я слышу, — это протяжное жужжание, а единственное, что я вижу, — это он и красный цвет.

Он весь красный.

Из-за моего пистолета. Из-за пистолета, который я не должна была брать с собой, когда узнала, что Джереми в опасности. Из-за пистолета, который я должна была держать в машине, а не прятать под толстовкой.

Мое тело перекатывается, а может, это комната кружится в неправильном ритме. Может быть, мои молитвы будут услышаны, и я проснусь от этого кошмара.

А теперь, пожалуйста.

Кто-нибудь, разбудите меня.

Вместо того, чтобы открыть глаза, я погружаю руки в красное, темное и липкое и не там, где должно быть. Оно должно быть внутри него, а не снаружи. Как сквозь туман, я поднимаю руку, чтобы посмотреть на кровь, которая покрывает мои пальцы, а затем на тело, которое она оставила.

Кто-то, Лэндон, прижимает обе руки к ране на спине Крея, где из него вытекает еще больше жизненной энергии.

Она продолжает вытекать, образуя лужу под его телом. Лицо Крейтона бледно, лишено эмоций, глаза закрыты, отчего его ресницы трепещут на щеках.

Его массивное телосложение неподвижно, безжизненно.

Он... совсем не похож на Крейтона, которого я знаю.

Люди могут считать его мрачным, слишком молчаливым или холодным, но именно он тот, кто заставил меня почувствовать себя живой.

Тот, кто изменил все.

И я забрала его.

Все.

Все.

Кажется, меня сейчас вырвет.

В тот момент, когда тошнота забивает мне горло, сильная рука тянет меня за руку.

На мгновение я думаю, что это тот самый сигнал к пробуждению, о котором я молилась.

Может быть, это Крей, который называет меня соней, хотя сам намного хуже, и удивляет меня свиданием.

Может, он снова посмотрит со мной «Гордость и предубеждение», назовет меня безнадежным романтиком, а потом трахнет меня.

Может, у Тигра будет сеанс подглядывания, и он будет иррационально ревновать по этому поводу.

Так что я позволяю этому случиться. Закрыв глаза, я списала всю эту сцену на ужасный кошмар.

Кошмар всех кошмаров.

Я жду, когда исчезнет ком, забивший мое горло. Я жду, когда утихнет дрожь в конечностях и исчезнет липкость в пальцах.

Становится хуже.

Просачивается глубже.

Еще больше сдавливает горло.

Когда я открываю глаза, меня толкают в сторону машины, свежие слезы текут по моим щекам, когда я мельком вижу Джереми.

Его брови нахмурены, когда он изучает круговую подъездную дорожку Элиты.

— Нет, — бормочу я, сжимая голову окровавленными руками. — Нет, нет, нет, нет... кошмар, кошмар, это всего лишь кошмар...

— Аннушка... перестань бороться со мной и садись в машину.

И тут я понимаю, что извивалась, боролась и дергалась, мешая брату затолкать меня на пассажирское сиденье.

Я останавливаюсь, отнимаю руки от висков и тону в красном. Все красное.

Кроваво-красный.

Его красный.

— Аннушка...

Я смотрю на своего брата и порез на его плече через мое затуманенное зрение.

— Скажи мне, что это кошмар. Скажи, что ты не настоящий, Джер. Это... это только в моей голове. Я не... Я не... не стреляла в него.

— Ты стреляла, и нам нужно убираться отсюда, пока они отвлеклись.

Я непрерывно трясу головой, с такой силой, что удивляюсь, как она не отваливается.

— Я... я... собираюсь вернуться туда и убедиться, что это кошмар... так и должно быть...

Мой брат хватает меня за плечи и прижимает к машине.

— Проснись, блядь, Анника. Ты выстрелила ему в грудь, мать твою. Он, скорее всего, мертв, и если ты пойдешь туда, они убьют только тебя, ты понимаешь?

— Нет... нет... нет... — мое бормотание становится все более интенсивным, как и мои извивающиеся и страдальческие попытки вырваться из его объятий.

На этот раз Джереми забрасывает меня внутрь, использует ремень безопасности, чтобы пристегнуть меня, а затем бежит к стороне водителя.

Я пытаюсь освободиться, отчаянно, маниакально. Но мои непроизвольные слезы и дрожащие окровавленные руки делают это невозможным.

Машина моего брата мчится по подъездной дорожке, и он чуть не ломает ворота, когда выезжает.

Он набирает скорость, а я рыдаю, оглядываясь назад, через зеркало, через щели. Везде, где я могу уловить его взгляд.

Нам не требуется много времени, чтобы добраться до лагеря Язычников. Как только Джереми отстегивает ремень безопасности, я бегу обратно к входу.

Понятия не имею, куда идти пешком, но я могу найти решение, лишь бы выбраться отсюда. Я могу...