Боевой оркестр (CИ)

  Это прозвучало спокойно. Во всяком случае, Михаил Иванов не услышал никаких признаков волнения.

  Тут же к входной двери подошел и сам Булгаков. Пожалуй, он был заметно бледнее жены.

  Первое, что бросилось в глаза супругам: бумажный пакет изрядного размера в левой руке сотрудника органов. Впрочем, посылка не выглядела тяжелой. Правой рукой тот козырнул.

  - Получите.

  Из большого пакета появился другой, поменьше.

  - Это лекарства.

  Михаил Афанасьевич явно хотел что-то спросить, но получил незаметный удар локтем в бок от любящей жены.

  - А вот это инструкции к ним.

  Елена Сергеевна чуть удивилась немалому количеству бумаг в желтой картонной папке, но решила, что объяснение этому содержится в них самих. Вряд ли имело смысл расспрашивать об этом посыльного.

  Ее муж удивился куда больше. Во-первых, само словосочетание 'инструкция к лекарству' прямо резало слух. Как профессиональный врач Булгаков привык к тому, что правила приема назначает тот, кто выписал рецепт. На этот счет никаких особых бумаг пациенту в те времена не давали.

  - И еще приказано передать на словах. Он не сможет вас навестить в ближайшее время. Занят будет, - последняя фраза, по мнению Михаила Афанасьевича, прозвучала деланно-небрежно. - Потому желает здоровья, чтоб подольше сохранять, значит, а также просит содержать бумаги в полном порядке. Сказал, что вы знаете, какие. На этом все. Мне пора.

  Посетитель еще раз козырнул и вышел.

  Надо отметить, что сержант Иванов спускался по лестнице в превосходном настроении. Он доставил пакет. Он сказал те слова, что было приказано сказать. Ну, почти те.

  Несколько иначе чувствовали себя обитатели квартиры.

  Почему-то жена первым делом кинулась разбирать пакет с лекарствами. Движения ее были нервными, хотя причин для волнения не существовало. Все содержимое было необыкновенно аккуратно уложено в пачки, каждую из которых отправитель окольцевал тонкими резиночками. Скорее существовала причина для удивления: часть надписей была сделана на иностранных языках, среди которых Елена Сергеевна узнала немецкий и французский.

  Михаил Афанасьевич бросился читать то, что посланец назвал 'инструкциями'. Тут пришлось по-настоящему удивиться.

  Текст на всех до единой бумажках был необыкновенно крупным. Жаловаться на это не стоило: зрение у Булгакова уже начало садиться. Но он мгновенно понял, что на пишущей машинке такое сделать невозможно. Ну не существовало машинок с таким шрифтом! К тому же в тексте были причудливо перемешаны слова на русском и других языках. А типографский набор Булгаков мысленно отверг: его писательское чутье твердо говорило, что напечатанное просто переписано с каких-то иных документов. Причем даже внимательный просмотр не позволил выявить какие-либо даты. Единственными зацепками были фразы в конце каждой инструкции, гласившие нечто вроде: 'Данное лекарство годно до января 1941 года.'

  Но еще больше удивило содержание бумаг. Подробнейшим образом были расписаны не только состав, но и симптоматика и другие, чисто медицинские показания к применению, побочные явления, несовместимость. На памяти доктора Булгакова такое никем не практиковалось. И уж совсем ни в какие ворота не лезли названия лекарств. Таких просто не существовало. Не было их. Нигде.

  Михаил Афанасьевич отошел от стола, уселся на диван, закрыл глаза и потер ладонями виски. От размышлений его отвлек голос жены:

  - Пожалуй, стоит их переложить в отдельную коробку, и бумаги эти туда же.

  По абсолютно непонятной причине эта вполне обыденная фраза дала сильнейший толчок мыслям. Взгляд светлых глаз стал точно таким, с каким Елена Сергеевна уже давно была знакома: пронзительным и понимающим.

  - Я догадался. Пересмотрел все эти лекарства и догадался. Ни одного знакомого! Не единого! Даже ничего похожего на то, что я знал. А ведь совсем недавно проверял для собственного случая 'Nachschlagewerk f"ur Medikamente'²⁴ , самое свежее издание, тридцать шестого года. Понимаешь? Эти лекарства - таких нет и быть не может. То есть... - тут Михаил Афанасьевич нервно глотнул и, наконец, высказал то, что никак не лезло на язык, - все они не от мира сего. Значит, и он тоже. И отсюда же то, что он знает о романе. Ведь читал!

  В комнате нависло густое молчание. Но не тяжкое, случающееся на похоронах и поминках, а молчания напряженного размышления.

  Первой заговорила жена:

  - Да, он не от мира сего. Но об этом нельзя написать. И об этом нельзя говорить.

  - Тогда... тогда надо последовать просьбе. Привести наши БУМАГИ в порядок.

  - Да, конечно. Завтра и займемся. - Тут последовал неожиданный поворот женской логики. - От сердца надеюсь, что лекарства тебе помогут.

  - А я от сердца надеюсь, что ему не попадет за эту помощь.Теперь я понимаю, как ты была тогда права. Он наверняка пошел против воли того, кто его послал.

  Оказалось, что ехать в Ленинград все же чуть преждевременно. Рославлев напросился на прием к своему непосредственному начальнику Серову. Речь шла о возможных проблемах с транспортом.