Боевое задание

— Вот, Федько, помогай папу, — громко, чтоб слышал и я, сказал хозяин, назвав меня чуждым, враждебным с детства словом пан. — Буду платить, как и за молотьбу. Пойдешь на обед, так чтобы одна нога там, а другая тут. Паи мастер не должен тебя ждать. — А мне еще громче добавил: — Не давайте Федьку спуска, бо плачу я ему целый килограмм проса. Что не так, то и подзатыльника ему не стесняйтесь отпускать. Теперь, слава богу, миновала вольница голодранцев.

Мальчик посмотрел на меня так умоляюще, так печально, что в душе у меня шевельнулась мысль: «Вернули фашисты батрацкую долю…» И я решил про себя, что буду звать его Федей, а не пренебрежительным Федько.

Пока хозяин сколачивал из старых досок короб для размешивания раствора, мы с Федей нанесли в хату кирпича и начали просеивать песок. Работали мы с ним дружно и молча. Я-то на положении глухого не мог задавать ему вопросов. А он, видимо, стеснялся мне кричать. Впрочем, мы очень скоро научились понимать друг друга. Федя был очень догадливый и сноровистый, к тому же выяснилось, что он уже помогал однажды печнику.

Когда все подготовили и развели раствор, я вспомнил, что ему надо постоять, чтобы размякли крупицы глины, и сел на кучу кирпича. Юному помощнику своему я жестом указал место рядом. А хозяину громко сказал, кивнув на короб с раствором:

— Пусть немного загустеет.

Пока раствор загустеет, я отдохну, соберусь с мыслями, настрою себя на повое для меня дело.

Но тут вошла хозяйка, неправдоподобно полная, краснощекая женщина с короткими пухлыми пальцами, и позвала завтракать.

Я махнул Феде, мол, идем. Но тот отрицательно мотнул головой. А хозяин прокричал не очень громко:

— Он у нас поденно работает. На своих харчах.

Кулацкая жадность хозяина так меня возмутила, что я сделал вид, что не расслышал его. Положив руку на плечо батрачонка, я молча повел его за хозяйкой. Вошли на кухню, из которой две двери вели в другие комнаты. Справа полкомнаты здесь занимала огромная русская печь. А слева, в углу, сплошь завешанном иконами, стоял дубовый стол величиной с добрую кровать.

«Все здесь массивное и добротное. Какую же печь надо соорудить, чтобы угодить хозяину!» — озабоченно подумал я, все больше чувствуя себя не в своих санях.

Хозяин прошел в угол и сел под образами, во главе стола. Там уже дымилась большая глиняная миска темно-красного наваристого борща. На другом конце стояла другая такая же миска. Я понял, что это для меня.

Хозяин удивленно глянул на батрака, и тот, выскользнув из-под моей руки, робко сел на скамье у самого порога.

— Я не сам. То они, дядя печник, меня привели, — униженно пролепетал Федя. — Я уже позавтракал дома. А они меня повели. Я лучше пойду пока молотить, — и он сорвался было с места.

Но я все так же за плечо подвел его к столу.

— Вы уж не прогневайтесь: мы разделим с Федей мою порцию, — сказал я, не глянув на хозяина, которого уже ненавидел. — У меня дома двое. Они всегда хотят есть.

Видимо устыдившись, хозяйка принесла еще одну миску борща и поставила перед Федей. Но ложку положила все-таки выщербленную, завалящую.

Хозяин быстро съел борщ, облизал ложку и спросил меня:

— А сами вы издалека?

Мне так не хотелось с ним говорить, что я сделал вид, будто не слышу вопроса. А чтобы не выдать себя какой-нибудь неловкостью в движениях или выражении лица, я подсунул Феде большой ломоть хлеба и сказал:

— Ты побольше хлеба ешь, сила будет. А то я тебя сейчас знаешь как гонять буду… Федя, подай! Федя, принеси! Помешай! На одной ножке крутиться будешь.

— Я работы не боюсь! — весело ответил во весь голос разрумянившийся от сытной еды мальчонка. — Я крепкий!

Однако, чувствуя, что хозяин сгорает от любопытства, я решил открыться, откуда я и как попал именно в Волчищи.

— Борщ хозяйка сварила, прямо скажем, царский, — начал я издалека. — Давно такого не ел. Я ж из дому уже вторую неделю.

И тут мне Федя помог: задал тот же вопрос, что и хозяин. Только он говорил громче и ясней, поэтому я и «услышал».

— Из Любешова я, Федя. На лодке целый день плыл до Нобля. В Нобле больше недели прохворал. Ни дела, ни работы. Зато узнал там, что в вашем селе много новых домов, а печника нету.

— Бывал я, бывал в Любешове, — подхватил хозяин громче прежнего и пытливо посмотрел на меня.

«Ему хочется задать вопрос, чего же я в такую даль пошел на заработки», — догадываюсь я и дальше гну свою линию:

— В Любешове теперь никакого заработка. Многие дома за последнее время перешли на центральное отопление. Ну а кому и нужно бы переложить печь, так не затевает, бо нечем платить. Какими-нибудь тряпками я не возьму. Мне нужен хлеб. Детей кормить нечем. Теперь все из города стараются в село пробраться на заработки. Даже учителя, видел, молотят в селах, — уж это-то я говорил на случай, вдруг провалюсь как печник, то легче будет выкручиваться, мол, беда погнала на такую малознакомую работу.

И вдруг хозяин задал вопрос, на котором я мог бы сразу погореть, если бы не знал Любешова.