Бодлер

До чего же милый мальчик! Как он любит родителей и как старается угодить им своими отметками! В октябре 1837 года, в классе риторики, предпоследнем классе лицея, он считался первым учеником. Чтобы отпраздновать событие, отчим предложил ему прогулку верхом «в сторону железной дороги». Шарль, неважный наездник, упал и сильно повредил колено. Хирург и терапевт, осмотрев его, предписали ему постельный режим в медпункте при пансионате. Там он лежал, ворча и стеная, полтора месяца. «Эти два старых идиота решили, что у меня в колене водянка и что мне надо накладывать компрессы с минеральной водой […] И вот я опять в постели, в лапах двух палачей, которых я готов задушить».

Он продолжал заниматься по учебникам, писал сочинения, изучал «Историю Франции» по книге президента Эно [7], прочитал среди прочего «Последний день приговоренного к смерти» Виктора Гюго. Мать регулярно его навещала. Каждый ее приход был для него праздником. Отчим, несмотря на свою занятость, тоже иногда заходил посидеть у его кровати. «Горячо поблагодари папу за его приход, — пишет Шарль матери, — он доставил мне огромное удовольствие. Он не часто меня навещает, но чем реже удовольствие, тем оно дороже. Я очень люблю папу; не забудь сказать ему, какое я занял место [второй в переводе с латыни]. Нога моя заживает». В медпункт заходил еще один человек, чьи краткие визиты Шарль очень ценил. Это был один из преподавателей, г-н Ренн, который выгодно отличался от своих коллег интересом к современной литературе. Он с удовольствием рассуждал с мальчиком о модных авторах и подсказывал ему, какие книги следовало бы прочитать. Но Шарль был так увлечен сочинением стихов на латыни, что задавался вопросом, а существует ли иной способ самовыражения, достойный того, чтобы им заниматься.

Наконец 16 декабря 1837 года Шарлю разрешили покинуть медпункт. Он тотчас сообщил об этом матери: «О, радость! И для меня, и для тебя. В понедельник утром я возвращаюсь в класс. Так сказал врач […] Если бы ты знала, как я хочу видеть тебя и папу на протяжении целого дня. Мне необходимо вернуться в жизнь. Я счастлив, доволен, безумно рад […] Прощай, любовь моя, порадуйтесь вместе с папой этим добрым новостям».

Вынужденный длительный отдых придал ему еще больше рвения: он стал лучшим учеником по рисованию, лучшим в ораторском искусстве на латыни. Но при этом Шарль боялся будущего, сознавая, что ему не хватает настойчивости.

«Чем ближе день выхода из коллежа и вступления в самостоятельную жизнь, тем сильнее мой страх, — признавался он в письме к Альфонсу. — Ведь придется работать, причем серьезно работать, а это страшно». Его школьная жизнь по-прежнему была отмечена наказаниями, его лишают права покидать коллеж. Даже г-ну Ренну, любимому учителю, приходилось оставлять его в классе после уроков. Правда, добряк-педагог извинялся за свою строгость и говорил провинившемуся: «Уверяю вас, наказывать друзей очень тяжело!» На что Шарль взволнованно отвечал: «С такими словами никакое наказание не страшно». Описывая матери эту сцену, он добавлял: «Господин Ренн единственный учитель, которому я говорю такие веши, не краснея. Кому-ни-будь другому мне было бы стыдно грубо льстить, но говорить уважаемому тобой человеку то, что ты о нем думаешь, не стыдно никогда. И поэтому, что бы ты ни говорила, люди никогда не боятся поцеловать родную мать перед публикой. А живу я так: читаю книги, какие мне дают в библиотеке, работаю, пишу стихи, но теперь они ужасны. И, несмотря на свою занятость, скучаю. Причина же в том, что не вижу вас».