СУМ: Вы художник, а для меня художник - это бог. Он единственный, кто может позволить себе подняться над вульгарным хохотом толпы, над пересудами домохозяек, чиновников и лакеев и быть, кем захочет. Этот портрет. Ты уже была мной, как когда-то я жила любовью к тебе.
АНДИЛОВА: А сейчас?
СУМ: Если бы ты была мужчиной...
АНДИЛОВА: Мальчик... он снится мне каждую ночь. Только ты, я и этот мальчик из бара.
СУМ: Этот наш Мальчик, наш Овидий.
АНДИЛОВА: Мне страшно. Только древние боги могли изменять свое обличье.
СУМ: Но мы должны быть счастливыми, разве это не завет древних богов?
Мы видим, как мчится машина по живописной дороге. За рулем Андилова, радом с ней Сум.
СУМ: Древние боги, сыграем же в их игру, и не сочтем это святотатством. Мы часть целого, мы в каждом дереве, в каждой кошке, собаке, в мужчине и женщине, мы во всем, что еще хочет оставаться живым и стремится к солнцу. Ни что не умирает в этом мире, но лишь обретает новую жизнь. Душа бессмертна и ей нет нужды оставаться в одном теле навеки. Бог в нас самих и это он изменяет нас. И если я теперь твоя Европа, то ты обернешься Быком, чтобы...
АНДИЛОВА: ...быть счастливым. Ведь это священное право человека измениться, чтобы быть счастливым.
Рим с высоты, снятый в полете. Париж. Лондон. Петербург. Москва. Нью-Йорк. Но вот мы летим над горами. Горное озеро. Мы снижаемся. Это то же горное озеро, что было в эпизоде "Миф о гермафродите" (сон Андиловой). Но теперь это - явь. Берег. Золотая осень. Яблочный сад. Мальчик, наш Мальчик в костюме Пана сидит под яблоней и играет на флейте, весело гримасничает. Доносится смех, потом голоса - женский и мужской.
Появляется Андилов - коротко острижен, красивый, статный, жизнерадостный мужчина. Вслед за ним - смеющаяся Сум.
АНДИЛОВ (Мальчику): Овидий, когда это ты выучился играть на флейте?
МАЛЬЧИК (смеясь): Во сне.
СУМ: Ладно, ладно, давайте собираться, а то опоздаем. Открытие выставки в шесть. (Андилову) Тебе еще надо померить фрак.
АНДИЛОВ: Не люблю я эти официальные открытия.
СУМ: Что делать, ты же теперь не дама, а король.