Бочка

— Благодарю вас, — сказал сэр Мэтью, тщательно списывая формулу в записную книжку. — Что же вам угодно было узнать от меня?

— Брат не лжет в этом завещании?

— Нет.

— Где же находятся эти суммы?

— Там.

— Где там?

— На дне пропасти.

— Но как опуститься на дно?

Сэр Мэтью оглянулся вокруг себя: Шарманщик спал, подбросив себе под голову связку толстых веревок.

— На веревках.

— Ах да! Благодарю вас, сэр.

Первым, по решению троих из трактира «Встреча друзей», Пэтерностер-Роу, 13, должен был спуститься джентльмен с одной бакенбардой.

Веревку закрепили вокруг тупого уступа, продели под плечи джентльмена петлю и медленно опустили его в пропасть.

Спустя четверть часа Шарманщик опустился вторым.

— Добрый день, сэр, — сказал ему приветливо джентльмен с одной бакенбардой.

— Добрая ночь, — ответил Шарманщик угрюмо.

Третьим должен был спуститься сэр Мэтью.

Вор три раза обкрутил вокруг него веревку, внимательно осмотрел ее на всем протяжении и остановился у края обрыва, направив вниз свет фонаря.

Веревка стала разматываться: один оборот, два, три.

Шулер вынул из кармана бритву, раскрыл ее, наступил на веревку и взмахнул рукой.

9

Сэру Мэтью Стейфорсу изменяет молчаливость

Через семь минут после того, как сэр Мэтью начал спускаться в пропасть, веревка дернулась вверх и остановилась.

Сэр Мэтью качнулся налево, направо и больно ударился о скалу. На одну секунду он потерял сознание.

— Запах! — говорил на дне джентльмен с одной бакенбардой, вытянув шею и усиленно нюхая воздух. — Черт возьми, могу поклясться, что мы попали в какой-то винный погреб.

Шарманщик уже спал, закинув голову и вытянув ноги.

Сэр Мэтью пришел в себя. Обвязанный тройным узлом, он висел неподвижно. Задумавшись, он вспомнил о формуле завещания. Рука медленно расстегнула пиджак и раскрыла записную книжку.

Опершись одною ногой в скалу, а другою придерживая веревку, сэр Мэтью оправил висевший на поясе фонарь и с карандашом в руках продолжал вычисления.

Спустя несколько минут он стал медленно опускаться.

— Винный запах! — закричал джентльмен с одной бакенбардой, бросаясь к сэру Мэтью. — Вы чувствуете, сэр? Мы попали в винный погреб.

Сэр Мэтью размотал веревку, присел на камень и улыбнулся.

— Мне хотелось бы сказать вам несколько слов, джентльмены, — сказал он, — но подождем наших спутников.

Спустя пятнадцать минут Джордж Стейфорс, быстро перебирая руками, спустился по веревке. Он был бледен.

— Остался Эндрьюс, — сказал Шарманщик, вытаскивая мешочек с табаком и трубку.

— Никого не осталось.

— Где же Эндрьюс?

— Не знаю. Где-нибудь здесь, недалеко от нас. Он убит.

Шарманщик вскочил, выронив из рук трубку.

— Убит? Кто же его убил?

— Я.

— Ты убил Джимми? — тихо спросил Шарманщик, поднимаясь и обеими руками хватая кирку.

— Подожди, — сказал вор; он подошел ближе и положил руку на плечо Шарманщика. — Я убил его за то, что он хотел перерезать над тобой веревку.

Сэр Мэтью поднял голову и внимательно посмотрел на сына.

— Простите, джентльмены, — начал он, вставая, — но я полагаю своевременным сообщить вам некоторые любопытные сведения.

Он встал на камень.

— Вы явились сюда, чтобы отыскать и присвоить себе значительные суммы, оставленные, согласно завещанию моего сына Рэджинальда Стейфорса, каждому, кто до них доберется. Джентльмены, мы добрались до них! Они под нами!

Сэр Мэтью с юношеской легкостью соскочил с камня и ударил ногой. Послышался гулкий звук.

— К сожалению, не могу посвятить вас в свои вычисления, — продолжал сэр Мэтью, — вряд ли вы оказались бы достаточно компетентными. Сообщаю вам только мой вывод: наш город и все прилегающие к нему местности заключены или некогда возникли в бочке, винной бочке грандиозных размеров.

— Бочка! — вскричал джентльмен с одной бакенбардой. — Вот решение задачи! Все зависит от правильности движения!

— Бочка катится по какой-то твердой поверхности, — продолжал сэр Мэтью. — Эта твердая поверхность освещена сверху невероятной силы светом. Половина эллиптического сечения бочки — то, что мы называем небом, — имеет между ребрами щели, и через них проходит свет. Вторая половина — та, на которой внутри бочки построен наш город, — сплошная и потому непроницаемая для света. Каждые двенадцать часов бочка повертывается на половину эллипса; когда она повертывается вниз расселинами — тем, что мы называем небом, — для нас наступает ночь. Тогда под бочкой тень, и, кроме тьмы, сквозь расселины к нам, внутрь, ничто не попадает.

Вторые двенадцать часов бочка снова поворачивается на половину эллипса: расселины теперь обращены вверх, к свету, — наступает день.

Пересекая земляные наслоения, почти по нормали к поверхности бочки, мы спустились к сплошной стороне бочки. Пробейте ее, и вы увидите ночь, хотя сейчас в городе, — сэр Мэтью вытащил часы и направил на них свет фонаря, — половина третьего пополудни.