Бобры добры

Какая же кожа у нее, гладкая-гладкая, и в тоже время, как свет по-другому попадет, и вроде бархатистая, пальцы крючит взять и потрогать щеку. Коснуться слегка подушечками, поймать в плен ее взгляд изумленно испуганный. Провести легко-легко, узнавая наконец, какова она на ощупь, глядя, как разомкнутся ее губы, и резко скользнуть загребущей лапой до затылка. Загрести ее волосы, разрушая ее дурацкую гульку, и толкнуть к себе, врезаясь своим ртом в ее, не собираясь выяснять, рвалось ли из него возражение или одобрение с согласием.

– Это как? Сводные? Или это какое-то специфическое… э-эм… криминальное братство? – произнесли губы, которые я уже терзал нещадно поцелуем в своей фантазии, и усевшаяся на сиденье Ксюха взглянула на меня, торчащего столбом снизу вверх.

П*зде-е-ец мне! В таком положении воображаемый поцелуй мигом стал воображаемым минетом, и в пах как с ноги врезали. У меня и так-то нижний мудила подскакивал со вчера с завидной регулярностью, стоило подумать о завтрашней встрече с нашей училкой. А как она в машину села, то встал уже намертво, сука, как и сесть поудобнее, не знал, пристраивая его, заразу несгибаемую. Еще и аромата ее нахапался, да дебил выбесил, что яйца к ней подкатить пытался… Короче, нервы у меня ни к черту, походу, внезапно. А еще позавчера мысленно над Корниловым прикалывался. А самого-то ни с хера, на пустом месте бомбить начинает. То подрывает, то рожа в лыбах дебильных расплывается. Ладно, повод и причина были охеренно весомыми. Где-то эдак пятьдесят кэгэ навскидку. Но меня, по всему выходит, этим смехотворным весом та-а-ак придавило, что не вздохнуть, и освобождение возможно исключительно только путем отжимания на руках над данным весом и членом в нем. Хотя позы подойдут любые, лишь бы скорее.

– Тебя, бля, гвоздями там приколотило?! – рыкнул Лёха, уже усевшийся за руль, и до меня дошло, что так и стою перед открытой дверью и пялюсь на Ксюху, а она на меня в ожидании ответа. Хорошо хоть куртка хозяйство прикрывает, а то светил бы ей прямиком в лицо стояком. – Не сводные мы, Ксюха, а оба приемные.

– Да? – Синеглазка моя мигом развернулась к брату. – То есть…

– То есть нашим биологическим производителям мы не вперлись никуда, у Лекса они вон водку больно уважали, она их в могилу и свела, – коротко глянул на меня через плечо брат, и я четко словил в его взгляде вызов. Ну ты га-а-ад! – А моя меня вообще, как кусок мяса собакам выкинула. Но я везучий сроду, в стае сука щенная оказалась. Отбила у других, обогрела и накормила. Так что, у меня есть полное право зваться сукиным приемным сыном, Ксюха.

– Боже… – Наш объект охнула и прижала ладонь ко рту. – Ты же не шутишь таким?

Ах ты поганец! Это, блядь, запрещенный прием! Мы же по умолчанию сто лет уже не пускали в ход свою *баную биографию при съеме телок, хотя такое работало без сбоев и на раз. Это же вроде как удар ниже пояса прямиком в материнский инстинкт для любой бабы с хоть какими-то чувствами. А где материнский инстинкт да еще и жалость, там секс уже только руку протяни. Но это, сука, отстойно же, братан! Увидел, что уходит девочка в мои лапы, и решил даже на жалость придавить не побрезговать?

– Ксюха, мы не ангелочки, конечно, – я влез опять на заднее и тут же навалился на спинку ее сиденья, положив на нее еще и ладони, так чтобы кончики пальцев будто невзначай коснулись ее плеч. – Но такими вещами шутить – совсем скотами надо быть. А хотелось бы верить, что мы тебе такими не показались.

– Я не думала о вас, – она вдруг напряглась и, снова вспыхнув щеками, резко отвернулась от меня к окну. – В смысле, не размышляла о ваших… хм… ваших моральных устоях. Не в моем положении и не с моими намерениями это делать.

А вот мне почему-то кажется, что ты думала о наших «хм…», ну об одном каком-то точно, и надеюсь, что о моем. Вот интересно, после развода у нее был кто? Живет-то не среди кротов, такую девочку наверняка домогаются на каждом шагу. Вон на остановке и трех минут не простояла, козлина полез на кофеек в рыгаловку какую-то зазывать, с продолжением в более интимной обстановке однозначно. А сейчас спит, может, с кем? Может, даже любит?

И тут меня вдруг как кирпичом по башке шарахнуло! А что, если она и правда вся из себя влюбленная в какого-то ниочемыша, который ни за нее, ни за себя постоять не сможет, вот она и решила взять на себя роль защитницы, боясь, что бывший садист скоро выйдет и настанет ее новым отношениям трындец? Любовь, она к бабам очень зла, полюбить им случается и всяких глистов немощных в костюме. За душу красивую, чуткость и понимание. А потом случись что – и этот чуткий и душевный со своим пониманием запросто за ее спину спрячется.

– Лекс, ты чего? – зыркнул на меня через плечо брат. – Засопел как паровоз, ей-богу!

Мне пришлось откинуться и башкой мотнуть, прогоняя дико взбесившую с ходу мысль. Нет, слишком уж это маловероятно. Придумалось же, сука! Да и не по хер ли?

– А вот наличие этих твоих намерений и возвращает нас к тому, что тебе стоит быть с нами чуток пооткровеннее. – справившись с приливом жгучей злости, пробурчал я.