Бобер, выдыхай! Заметки о советском анекдоте и об источниках анекдотической традиции

Потенциальных источников, из которых позднесоветский анекдот мог позаимствовать образ орла, как минимум два. Наиболее вероятный (и более ранний) — это гордый и мудрый орел из уже упоминавшегося мультипликационного фильма Василия Ливанова «Самый, самый, самый, самый» (1966). Но по крайней мере часть исполнителей явственно имитировала при передачи речи орла голос коршуна Чиля из мультсериала о Маугли (1967–1971) Романа Давыдова. Орел в позднесоветском анекдоте — воплощение величия, которое буквально взывает к понижающей инверсии. По этой причине в партнеры орлу регулярно достаются персонажи откровенно ничтожные, которые унижают его одним только фактом соприсутствия «в кадре», не говоря уже о том, что ситуативно орел неизменно им проигрывает:

Летит орел между небом и землей. Высоко, прохладно, привольно. Реки внизу как ленточки, дома как точки, людей вообще не видно. И тут у него из жопы (исполнитель изображает звук откупориваемой бутылки) выныривает глист: голова в летном шлеме, морда в очках: «Эй, в рубке! На какой высоте идем?» — (Исполнитель меняет скрипучую скороговорку на низкий грудной баритон с медлительными сказительскими интонациями): «Три тысячи метров». — «Понял!» Голова скрывается. То-оолько орел голову обратно вперед разворачивает, опять — пппук! «А ты, часом, выше идти не собираешься?» — «Нет! А что?» (Исполнитель произносит тоном как бы извиняющимся, но с отчетливо нахальным выражением лица): «Да тут братва кипишится, как бы ты не обосрался…»

Летит орел над облаками — спокойный, гордый, уверенный. Поворачивает голову и вдруг видит, у него на плече сидит воробей в летном шлеме. «Ты кто?» (Исполнитель меняет голос на приблатненную — через губу — растяжку): «За дорогой — следи…»

Для того чтобы дискредитировать исходный пафос, ничтожный партнер требуется орлу далеко не всегда. Вот анекдот, который скорее показывается исполнителем, чем рассказывается:

Летит орел (исполнитель расставляет руки в стороны и слегка покачивает ими, изображая крылья парящей птицы). Влетает в ущелье (исполнитель начинает оглядываться направо и налево, оценивая расстояние до стен ущелья — сперва спокойно, а потом все чаще, одновременно меняя выражение лица со спокойного и уверенного на обеспокоенное — и вплоть до панического). «Опии!» (Исполнитель перебрасывает руки в плоскость вперед-назад, как серфингист — и продолжает «лететь» дальше с прежним горделивым выражением на лице.) Впрочем, и для воробья орел — партнер скорее ситуативный. Продемонстрировать классический для маленького анекдотического животного хюбрис он вполне в состоянии и на другом составе участников:

Едет по дороге мотоциклист: в шлеме, в очках, все как положено. И тут ему в лоб воробей — бац. И кверху лапами. Ну, мужику птичку жалко стало, остановился, подобрал, в кармане домой привез. Дома положил в клетку, водички в блюдце налил, хлеба накрошил и на работу поехал. Воробей в клетке в себя приходит (исполнитель приоткрывает один глаз и, прищурившись, оглядывается вокруг)’. «Решетка… хлеб… вода… Блядь, видать, опять мотоциклиста грохнул…»

Сидят два воробья зимой на ветке, на солнышке греются. Один другому: «А вот если бы у тебя была куча денег, ты бы что сделал?» — «Купил бы мешок овса и завел себе ласточку. А ты?» — «А я бы купил мешок овса, мешок проса и завел себе двух ласточек». Тут их сверху ворона окликает: «Эй, миллионеры! Летите за угол, там только что лошадь насрала. А то без горячего останетесь».

Дракон / Змей Горыныч

В отличие от орла, такой сугубо сказочный персонаж, как Змей Горыныч, которого анекдотическая традиция регулярно контаминирует с Драконом, не дискредитирует саму идею отстраненного и уверенного покоя, а утверждает ее — параллельно деконструируя богатырский пафос борьбы с абсолютным злом. Змей Горыныч в анекдотах чаще всего — миролюбивый интеллигент, домосед, который категорически не желает понимать, почему самый факт его существования провоцирует в ком-то агрессию: