Бобер, выдыхай! Заметки о советском анекдоте и об источниках анекдотической традиции

«Детская» природа этой анекдотической серии во многом задана исходным материалом: в мультфильмах, особенно начиная со второго выпуска, действие носит этакий неспешно-трюковой характер и строится на весьма незатейливых гэгах, а персонажи с завидной регулярностью не понимают самых простых вещей. Если в первой ленте 1969 года Крокодил Гена ведет себя как взрослый человек с постоянным местом работы и определенным социальным статусом (пусть даже и с некоторыми странностями, вполне извинительными для пятидесятилетнего холостяка) и если помимо него эти характеристики присущи всем другим зооморфным персонажам, за исключением Чебурашки, — как второстепенным (лев Чандр), так и фоновым (крупные звери, которые, солидно одевшись, расходятся по окончании рабочего дня из зоопарка), — то в мультфильме 1971 года Крокодил (прочие «взрослые» животные практически исчезают из кадра) резко инфантилизирован. Он не знает, что нельзя лезть в трансформаторную будку, что отбойный молоток нужно подсоединить к пневмошлангу, прежде чем включать компрессор, что якорь стоящего на воде судна — не металлолом. В первой серии и он, и Чебурашка свободно общаются со взрослыми жителями города, причем для Гены это общение на равных. Во второй серии их партнерами становятся исключительно дети — если не считать эпизодической фигуры милиционера. Причем Гена наравне с Чебурашкой очень хочет вступить в пионеры, но почти до самого конца ленты вынужден общаться с детьми дошкольного возраста. Понятно, что Эдуард Успенский писал сказку для младшего школьного возраста, 6+, как сказали бы сейчас, и что Роман Качанов снимал мультфильмы для той же целевой аудитории. Свою задачу — польстить ребенку, дать ему возможность почувствовать себя более компетентным, чем симпатичные, но незадачливые персонажи экранного сюжета, — эти тексты выполняли более чем успешно. Однако это означало еще и то, что анекдотическим творчеством на основе мультфильмов про Чебурашку займутся ученики средней школы — или индивиды, равные им по способности оперировать культурными кодами.

Свойственная позднесоветскому циническому разуму модель анекдотической деконструкции, связанная с «понижающей инверсией» (каждый из персонажей приобретает свойства, противоположные тем, что составляли основу его пафоса в мультфильме, и за счет них дискредитирует свой исходный образ), в таких байках также встречается нечасто. Персонажи здесь, по сути, представляют собой чуть более глупые версии собственных экранных воплощений. Особенно везет в этом смысле Чебурашке, который, собственно, и был создан как воплощение умилительной некомпетентности и в котором неотразимое обаяние маленького естественного существа с огромными глазами и уютной пластикой сочеталось с постоянным напоминанием о том, что это «даже не дикарь». Поэтому в анекдотах Чебурашка радуется, что к ним с Геной в огород летит атомная бомба, поскольку та дорого стоит. Общий невысокий уровень шуток «про Чебурашку» даже успел стать предметом своеобразной саморефлексии жанра — в сравнении с самой, наверное, популярной, и также весьма невзыскательной серией «про Чапаева»: Попадает новенький на тот свет, ходит там, осматривается. Заходит в одну комнату, а там за круглым столом Гена с Чебурашкой в шахматы играют. Потом вдруг — р-рраз (исполнитель изображает круговое движение рукой в горизонтальной плоскости), стол перевернулся вместе с ними и встал как раньше. А они нулями. «Это что такое?» — «Да понимаешь, когда на земле про нас анекдот рассказывают, мы и вертимся на триста шестьдесят. Садись тоже, покатаешься». — «Да нет, я лучше у вентилятора посижу, а то жарко у вас тут». (Исполнитель делает паузу и не спеша переставляет воображаемую фигуру на шахматной доске): «Да это не вентилятор. Это Петька с Василь Иванычем». Впрочем, анекдотическая традиция принципиально неоднородна, и анекдоты этой серии не исключение. Самой простой формой искажения оригинала, действующие лица которого буквально провоцируют анекдотчика на то, чтобы воспринимать их как солнечных дебилов, является наркотизация персонажей. Собственно, этот тренд можно воспринимать и как своего рода отложенную реакцию на уже упомянутую особенность мультсериала: игру на (перманентном и подспудном) ощущении когнитивного диссонанса в результате смешения базовых онтологических категорий: