Блуждающее время

– Я иду домой, – коротко сказала она, – я только тебя и хотела видеть. Сказать. Для этого и приехала. И получилось удачно, без лишних встреч.

– Я провожу тебя. До станции.

– Не нужно, Таня. Не надо ничего драматизировать. Мы увидимся, и не раз, в Москве.

Глава 31

На следующий день приехал Буранов. Его ждали с неожиданной надеждой. Собрались на небольшой лужайке, укрытой со всех сторон деревьями, и расселись прямо на траве. Их было несколько: Таня, Егор, Черепов с сестрой и сам Юрий Николаевич. Павел же внезапно ушел – погулять с Никитой по лесу.

Один вид Буранова погрузил всех в созерцание, но в созерцание самих себя. Его глаза, излучающие глубинный свет, исходящий из его внутреннего существа, поражали, но вместе с тем ясно говорили о том, что и в каждом из нас таится это бессмертное существо, которое нужно только знать, и проявить, и стать им. Ибо оно – и есть ты. Наконец, при всей отрешенности, глаза Буранова выражали какое-то высшее милосердие – далекое от чисто человеческого, но, тем более, завораживающее. Было ясно, что он постоянно находится в этом состоянии, а все остальное просто третьестепенно в нем. И в этом состоянии есть и движение, и покой, внутри которого возникает это движение «ирреального» (по отношению к нашему миру). Нет ни тени страдания, тревоги – одно бесконечное ощущение бессмертия и Вечности. Есть ли тело или его нет – это ничего не меняет, ибо очевидно, что такое состояние Чистого сознания, и спокойной Бездны внутри смерть не может коснуться, настолько оно независимо от мира. Видимо, это его состояние давало ему невыразимое блаженство, нерушимую радость бессмертия. Чего еще искать, какой славы, кому молиться, что ожидать – когда все есть, ибо нет ничего больше, чем собственное Бессмертное Бытие. Мысль связана с миром, но источник мышления – вне мира и выше его.

И присутствие Буранова именно так воздействовало на окружающих. «Он счастливец, – думала Таня, – ибо может постоянно быть в этом, а мы с Артемом – только мгновениями, только минутами, допустим даже, каждый день, – и то какие усилия, какая концентрация нужны для этого!»

Правда, для Вечности нет ни часов, ни минут. Но у Буранова это просто естественное состояние, и ему не нужны никакие усилия.

«Но Марина? Она ведь реализовала «это», – пронеслось в уме Тани, – почему же ее несет еще куда-то? Разве может быть что-то помимо Вечности и бессмертия, и к тому же то, что притягивает к себе?

А Орлов? Он, видимо, знал это состояние (причем в его полноте) и вместе с тем… ушел… для нас неизвестно куда… Почему? Что они – сумасшедшие, метафизические безумцы, бросившиеся в Запредельное?!.»

И вдруг, точно отвечая на ее мысли, Буранов прервал созерцание и спросил:

– Вас всех, конечно, интересует Орлов?

– Да уж, чего говорить, не без этого, – угрюмовато ответил за всех Черепов.

– Отвечу так: все, что он делает, опасно и преждевременно. Вполне вероятно, есть нечто, что как будто превышает самые высшие возможности того, что мы условно называем человеком, что не открыто ни в какой духовной Традиции или Откровении. И это естественно, ибо открывается только то, что соответствует возможностям человека. Я не исключаю также, что могут наступать моменты, когда эти возможности вдруг расширяются, хотя все это неопределенно и неизвестно пока. Но здесь, на земле, надо прежде всего прийти к одному – к собственному вечному Я, к бессмертию, к своей неразрушимой природе. Полностью реализовать ее. И только тогда, когда эта реализация станет абсолютной, то есть уже после ухода с физического плана, только тогда будут видны вероятные черты Запредельного. Сначала будьте тем, кто вы есть, и только потом можно идти к тому, что вам не дано…

– Юрий Николаевич, но ведь, может быть, Орлов реализовал это, и потом… вдруг… ушел в какую-то бездну, – произнесла Таня.

– Но я ведь имел в виду полную реализацию, а она может наступить только вне этого относительного мира. Абсолютная реальность не может присутствовать «здесь» в полной мере, она должна умалиться. Вы можете здесь реализовать ее природу, и, следовательно, войти в эту реальность, но полностью она может быть раскрыта в Самой Себе, а не здесь. Это очень тонкий момент, правда.

Черепов немного взволновался, Егор только тихонько вздыхал.

– Значит, выходит, Орлов, наш Григорий Дмитриевич, – попыталась улыбнуться Таня, – слишком торопится, символично говоря, познать то, что никто не в силах познать, и идет в ту дверь, о которой даже неизвестно: существует ли она, и если да, то куда ведет?

Буранов остановил свой взгляд на Тане. Его глаза излучали кроме молчания некую неподвижную энергию, исходящую из Пустоты, из Ничто внутри Себя.

– Орлов – это исключительный случай, – наконец сказал он. – И у него нет милосердия к самому себе. Он пускается в плаванье к неизвестному наощупь, без опоры, во тьме, без ориентиров, без традиции, ибо никакой Традиции, никакой опоры для такого путешествия нет. Естественно, в этом случае, легко утонуть, и особым, кардинальным образом.

– Тайна гнетет ошибкой, – прошептала Таня.