Блуда и МУДО

Алёнушка не кончала ни с кем – ни с поганцем с каким, ни с любимым человеком. Видно, для Алёнушки – согласно пиксельной логике – это как-то уравнивало всех людей. Алёнушке один хрен – что сутенёр Сергач, что подонок Лёнчик, что он, Моржов, извращенец. А любовь… Любовь Алёнушки никого не могла спасти, и даже саму Алёнушку не могла, потому что была оторвана от реального человека, как парашют от парашютиста. Под бесовской звездой купца Забиякина любовь, конечно, никуда не делась. Никто не мог сказать, что мир ДП(ПНН), люди этого мира и их пиксельная логика абсолютно бессердечны. Нет, любовь была, но она ничего не меняла. Она была лишь роскошью для оправдания.

– Лёнька же подонок, – сказал Моржов Алёнушке. – Сама подумай… Он работает у сутенёра, трахает других девчонок, возит тебя к клиентам, забирает у тебя деньги…

Тут Алёнушка обиделась по-настоящему.

– И ничего он не подонок! Мало ли кто где работает! Другие вообще воруют или бухают. К Сергачу я сама пришла, я тебе уже говорила. Если денег нет, я тоже у Лёньки беру, что такого? А с девками другими – так он молодой, потом перебесится. С Лёнькой всегда весело. Его все пацаны уважают. Если он чего хочет – всегда добьётся. Лёнька настоящий человек, не то что все остальные.

«Настоящий человек» – это тоже был пиксель. Настоящий – это тот, с которым считаются. С Лёнчиком, конечно, считались. И Моржов считался. Затевая что-нибудь с Лёнчиком, он всегда принимал в расчёт, что это за человек – Лёнчик. Например, он купил у Лёнчика пистолет. Он знал, что Лёнчик подонок, поэтому много денег не дал, пистолет проверил (Лёнчик мог продать и нерабочий ствол) и всегда прятал, чтобы Лёнчик не украл.

Из пикселей, как из пазлов, Алёнушка сложила портрет Лёнчика. Пиксели были следующие: «мой первый», «непьющий», «весёлый», «щедрый», «уважаемый», «работающий». Но они оказывались плоскими, потому что для объёма им не хватало противопоставления. К «мой первый» надо было добавить – «который меня изнасиловал», к «непьющий» – «за свой счёт», к «весёлый» – «от удовольствия», к «щедрый» – «когда подфартит», к «уважаемый» – «среди ублюдков», к «работающий» – «у сутенёра». Из плоских пикселей получился плоский портрет. Но и его Алёнушка не раздула до объёмного образа, а предпочла механически суммировать в новый плоский пиксель – «настоящий человек». Это действовал второй механизм ПМ, когда количество не способно было превратиться в качество. Правда, в виде пикселя второй степени Лёнчик был ещё более далёк от себя истинного, чем когда был представлен в виде набора пикселей первого порядка.

«Бог троицу любит», – пророчески подумал Моржов.

– Твой настоящий человек имеет тебя и кидает, – сказал он Алёнушке.

Алёнушка покровительственно засмеялась, повернулась на бок, лицом к борту, и опустила в воду ладонь, тихонько подгребая.

– Ты так говоришь, потому что ревнуешь. Я же знаю, почему ты третий раз меня заказываешь. Потому что я тебе нравлюсь. Вот поэтому ты и на Лёньку наезжаешь. Уж про свою-то жизнь я понимаю больше, чем ты. И про Лёньку тоже.

«Вот и третий механизм ПМ, – тотчас подумал Моржов, – охранительный. Презумпция собственной правоты».

Алёнушка перевалилась на другой бок, лицом к Моржову, подползла поближе, положила узенькую ладошку Моржову на скулу и ласково погладила.

– Чё ты понтуешься, – сказала она. – Обосрал Лёньку, как пацан… Я же от тебя не отказываюсь. Всегда приеду, если вызовешь. Могу и других клиентов отодвинуть – с тобой лучше. Честно говорю. Ты мне нравишься. Бросай свои заморочки и давай со мной, как мужик с девчонкой… Мне хочется, правда.

И Моржов, глядя на Алёнушку, понял, почему его вдруг так тянуло к ней. Вовсе не потому, что Алёнушка являлась эталонным носителем ПМ и оттого интересовала Моржова, как любой идеал. Нет. Она тянула Моржова к себе потому, что сама была как его пластины – прекрасной формой без всякого содержания.

– Сними очки, – попросила Алёнушка. Моржов послушно снял очки.

Алёнушка наклонилась и неловко поцеловала его в губы. Моржов мгновение поколебался – и ответил поцелуем.

– Ну, вот так и надо, – отрываясь, удовлетворённо сказала Алёнушка. – А теперь поплыли к берегу, пора уже. И заказывай меня ещё. Я тебя отучу от твоих извращений.

Моржов на велосипеде опять колесил по Ковязину от школы к школе. В Троельге он уже отвык от привычки сотового телефона оживать в самый неподходящий момент в самом неожиданном месте, и теперь, когда этот адский аппаратик вдруг затрезвонил в сумке у него за спиной, Моржов врезался в мусорную урну.

– Борис Данилович, извините за беспокойство, – пропищал телефон. – Это Милена Чунжина… Узнали меня?

– Драгоценная Милена, конечно, я узнал вас, – ласково ответил Моржов, ногой поднимая урну. – Уже по голосу узнал.

Своего телефона он Милене не давал. Значит, она сама где-то его раздобыла. Это показалось Моржову очень обнадёживающим, а потому приятным знаком.

– Вы сейчас в городе?

– Скажем так, что через пять минут я буду там, где вы пожелаете, – проворковал Моржов.