В супружестве этот вкус не вернуть никакими выдумками сексологов. В общем, Моржов считал, что все эти сексологи и психоаналитики и нужны-то лишь потому, что их обману поддаться куда легче, чем обманывать себя своими силами. А вкус победы в супружестве можно продлить или покорностью жены, или её строптивостью, если ты по натуре насильник. Но к свидетельству о браке вкус победы не приклеить ни на какой скотч. А подсаживаться на этот вкус можно так же крепко, как наркоману – на героин, поп-звезде – на вой стадиона, а репортёру – на телекамеру. Вот он, Моржов, подсел – и давно. Точнее, с самого начала. Так уж вышло.
Чтобы Сонечка не подумала, что он про неё забыл, Моржов легонько погладил ладонью Сонечку по груди. Как и должно женщине допотопных кочевий, на Сонечке не было лифчика. Моржов ощутил ладонью твёрдый сосок, как пресловутая принцесса – свою горошину. Моржов посмотрел на Сонечку – Сонечка смущённо смотрела на свои голые коленки. Моржов ещё раз – отчётливее – обвёл ладонью увесистую Сонечкину грудь, ожидая, что Сонечка хотя бы повернётся, чтобы поцеловаться. Сонечка ещё ниже наклонила голову. Что-то было не то, какая-то неувязка… Розка бы на месте Сонечки давно среагировала и подставила губы…
Блин! Проклятые мерцоиды! Они у всех девок почти одинаковы! Это же с Розкой, а не с Соней Моржов уже сидел на крылечке и обнимался! Взять девушку за грудь – это следующий шаг после объятий на крылечке. С Соней-то у Моржова крылечка не было!… Получается, что из-за мерцоидов Моржов с Соней как-то перепрыгнул через ступеньку. А-а, плевать. Соня переживёт. Моржов в третий раз, уже по-хозяйски, погладил её по груди, понимая, что теперь всё-таки возьмёт Соню сам и не уступит Щёкину первенства.
Моржов почитал Щёкина как лучшего друга, замечательного человека и почти гения, хотя гениальность Щёкина пока, в общем-то, ни в чём не воплотилась. Для Щёкина ему ничего не было жалко. Женщин тоже не было жалко, и даже право первой ночи. Но с Сонечкой Щёкин всё равно будет только вторым.
Моржов не верил, что Сонечка дастся Щёкину. Она же дура: бредовых щёкинских ухаживаний она не поймёт, а когда Щёкин полезет на неё – испугается и убежит. Сонечку можно было только подложить под Щёкина; по-другому – никак. Но подложить её Моржов мог только из-под себя. Чтобы распоряжаться Сонечкой, он должен был ощутить её своею. Такое ощущение от девушки Моржов приобретал, лишь побывав взаимно без трусов. Да и Сонечка не послушается Моржова, если отвертится от его постельки.
Кстати, и эстетически Сонечка Щёкину сейчас не полагалась. Разве Щёкин её заслужил? Он же ничего не делает – он лишь умножает смыслы. Кто есть Щёкин? Щёкин – звездочёт. А звездочёты не насилуют полонянок на дымящихся развалинах взятых штурмом городов. К звездочётам жён приводят уже объезженными.
Но будет ли тогда у Щёкина от Сонечки вкус победы? Моржов считал, что будет. У него самого вкус победы был от любой сергачёвской шлюшки, хотя он, если смотреть правде в глаза, не лишал шлюшек девственности. Но ведь вкус дефлорации – это всего лишь один из оттенков умопомрачительного вкуса победы. Не все уж флаги сразу в гости-то. Да и Соня – не шлюшка из тонированной «Волги» Сергача. Щёкин чересчур щепетилен для города Ковязина. Он, например, ни разу не согласился сходить с Моржовым в сауну, сколько Моржов его ни звал. Ладно. На неуместную щёкинскую щепетильность Моржов всегда ответит успокоительной ложью. Звездочёту ни к чему знать, как Орда штурмует города.
А Соня, похоже, соглашается. Удивительная девушка Соня Опёнкина: Моржов сидит, курит, думает и даже грудь её забыл поглаживать, а Соня Опёнкина и не шелохнётся, ждёт. И удовлетворённость Сонечкиным ожиданием, тихим и безропотным, – тоже вкус победы. Щёкин будет счастлив – сто пудов.
Счастье – оборотная сторона одиночества. Но почему-то укоренилось мнение, что одиночество как раз и преодолевается блудом. Это даже как-то возвышало блуд, потому что вместо похабного веселья подразумевало некую трагедию. Моржова такие слова всегда изумляли. Интересно, блуд хоть кого-нибудь хоть когда-нибудь спас от одиночества? Да ни хрена не спас. Словно бы, скажем, тонешь, и, чтобы не утонуть, ты стал изо всех сил мочиться в океан. Не поможет: всё равно кердык.
Одиночество порождено KB – Кризисом Вербальности, и суть одиночества – в невозможности трансляции ценностей словом. При чём здесь блуд? Блудом, что ли, ценности транслировать? Одиночество одиночеством, а блуд блудом. Блуд – это тоска по победе. Отрицая одиночество как причину блуда, Моржов выводил свои умопостроения за предел общепринятой парадигмы. Но и пёс с ней, с парадигмой, если она породила такую хрень, как порядки города Ковязин, в котором никто не может обрести вкус победы иначе, чем через блуд.
– А скоро электричка приедет? – робко спросила Сонечка.
– Можешь называть меня Борей, – сказал Моржов, вытащил из кармана телефон и посмотрел на часы. – Должна сейчас.
Где-то за горой тотчас что-то завыло.