Блуд труда

Обозначим вначале корневые различия “Завтра” и “Новой”: все-таки безоговорочная постановка их на одну доску немыслима. У “Завтра” есть программа действий в государственном масштабе. Пусть эта программа недостаточно проработана в смысле позитива, но в репрессивной своей части стройна и легко исполнима. У “Новой газеты” такой программы нет. Ее религия построена на чистом отрицании, на неприятии греховного мира, в котором мы живем.

Власть не просто предстает чудищем стозевным: понимая, что стозевность ее на данный момент явно недостаточна для формирования серьезной оппозиции, гусеберезовцы с ТВ-б и журналисты “Новой газеты” имеют целью (быть может, подсознательной) как раз и спровоцировать власть на репрессии, причем как можно скорее. Как только это произойдет, априорная правота оппозиционеров в соответствии с русской традицией сделается очевидна. Власть, которая у нас и так чрезвычайно редко бывает права, всегда не права в любых силовых действиях против оппозиции. На эти действия очень надеялось бывшее НТВ, устраивая два митинга кряду. Об этих же акциях прямо-таки мечтает “Новая газета”: когда однажды там полетел компьютер, читателям немедленно было доложено, что имели место происки. Происки вообще постоянны: подспудным фоном всех публикаций идут намеки на какой-то нечеловеческий прессинг, которому все мы тут подвергаемся… но обо всем будет рассказано в свое время, если, конечно, доживем!

С пафосом в “Новой газете” вообще хорошо. Нельзя не узнать с первых же слов этот теплый, дружеский стиль комсомольских публикаций времен позднего застоя, это словцо “дружище”, мелькающее то тут, то там, эти короткие, рубленые фразы. Стиль чрезвычайно легко воспроизводится и немедленно перенимается даже самыми яркими журналистами, приходящими в “Новую газету”. Попробуем имитировать надрывно-мужественную манеру, в которой “Новая” отреагировала бы на этот текст: “Наш бывший коллега Митя Быков написал про нас статью. Подлую. Точней, подленькую. Потому что мелкую. Горько от этого. Всем нам. Еще и потому, что коллега – бывший. Был и вышел. Предал. Продался.

Больно и горько. Но мы выдержим. Хотя и так приходится выдерживать многое. И оттого особенно больно и горько, когда в спину – свои. Бывшие.

Но надо сдюжить. Вынести. Ради тебя, читатель. Твоих глаз, твоих рук, твоих губ. Ведь это все – для тебя. Только. Для”.

Вот так примерно. И еще с выносом из Акрама Муртазаева сверху: что-нибудь вроде “Был Дима, да весь вышел. В эфир”.

Только здесь любое возражение интерпретируют как удар в спину, как донос властям, как предательство… Логика проста: наш – либо предатель. Идет война народная. Спорить нечем, аргументы отсутствуют. Роль аргумента с успехом выполняет клеймо.

И я ведь действительно был в “Новой газете”. Никогда там не работал, но печатался – практически весь 1999 год. Писал телеобозрения, пару раз выступал и по другим поводам – в общем, любил я эту газету. Потому теперь и реагирую на нее с таким ужасом (боли уже нет: не могу я болеть за людей, которые сами столько трубят о своей боли). Интонацию “Новой газеты” определяет сегодня дискурс Боссарт, Альбац, Политковской – хорошо темперированная истерика.

Анна Политковская всегда представлялась мне очень хорошим журналистом. И потому я не могу читать, видеть и слышать Политковскую сегодняшнюю – у которой уже полностью атрофировалась способность слышать собеседника и адекватно реагировать на него. Осталась только боль, допускаю, что вполне искренняя (собственно, ничего другого и допустить не могу), но ведь такая боль исключает всякую возможность объективного взгляда на реальность. И я не знаю, стоит ли журналисту писать о войне, когда для этого журналиста даже возражение потенциального оппонента является невыносимой травмой. У Политковской есть один железный аргумент: я там была, я это видела. Я помогала спасать стариков и детей. Да, была, да, помогала, да, стариков и детей – но вследствие такой позиции любой оппонент Политковской, у которого иной взгляд на чеченскую войну, немедленно обращается в убийцу. Что-что, а травить оппонента “Новая газета” умеет.

Травля – любимое занятие нашей либеральной интеллигенции, фирменное блюдо, компенсация бесчисленных дворовых обид, когда травили – нас. А мы тоже умеем! Мы, когда нас много, тоже не боимся! И улюлюкаем не хуже вашего! То, что делала подгусинская и окологусинская пресса в 1999 году с Ельциным, было травлей – откровенной и стопроцентной. Я впервые усомнился в честности “Новой газеты”, когда обнаружил в ней любопытное соотношение: на море антиельцинских публикаций не приходилось ни одной антилужковской. Согласитесь, в 1999 году такая свобода выглядела довольно странно. Была и травля Собчака, не менее откровенная. “Новая” была единственной газетой, ни слова не написавшей о смерти этого ее врага. Просто никак не отозвавшейся: не было такого события, и все. Причина угадывается: плохо писать не хотелось, а заслуг не обнаруживалось…